Ведь я нужен ей, я нужен папе, я нужен миру. Я люблю его и люблю жизнь. Но скоро все мои увещевания большого любимого сердца превратились просто в волны непередаваемого ужаса. Мне уже не хотелось просить, не хотелось объяснять. Я стал умолять. Умолять маму передумать.
Снова резкий удар.
Укол.
Темнота.
И, наконец, свет.
Мы увидели его вдвоем, я, своим внутренним взором, и мое тело, своими большими мамиными глазами.
"За что?!" - Оба беззвучно закричали мы.
Я ощутил, как меня выбрасывает из собственного тела, но я продолжал хвататься за него. Кажется, я что-то кричал, но уже не могу сказать что, да и кому...? Кто может услышать крик нарожденной души в циничном мире, где в само существование души не верят?
Маленькая ручка тянулась ко мне, а я к ней. Я видел, как угасает свет моего сияния в больших глазах этого маленького чуда. Последние лепестки моего я проскользнули сквозь маленькие тонкие пальчики, и на мгновенье я перестал видеть. Затем, ослепительный свет - и я оказался под самым потолком.
Меня выбросило не только из собственного тела, но и из тела мамы, хотя я и слышал, как оно, ее сердце, стучит, правда, уже чуть тише.
Потребовалось время, чтобы привыкнуть к яркому свету материального мира, все-таки я долго был в темноте. Я был в какой-то совершенно белой комнате. В ней было почти так же холодно, как внутри мамы еще совсем недавно. Я еще не до конца понимал, что больше я не в теле, что уже не будет моего рождения.
Только, когда я увидел собственное маленькое тельце в горе тряпок на столе рядом с большим креслом, то понял, что сейчас произошло. Я подлетел поближе. Это было легко, теперь меня не сковывали путы тела и ожиданий, потому что не было ни тела, не самих ожиданий.
Чего можно ждать от того, кому даже не дали шанса? Изнутри мое тело казалось мне больше, чем оно выглядело сейчас. И правда, он до сих пор был напряжен, несмотря на большое количество крови, можно было хорошо рассмотреть, что он держал прижатыми к себе ножки до самого конца, он старался втянуть голову в плечи и спрятаться за кулачком. Только вот его правая рука была расслаблена и вытянута вперед. Он, и правда, тянулся ко мне.
Такое маленькое тельце и такая большая душа.
Мы могли быть вместе, но нас лишили этой возможности.
Я подлетел совсем близко и увидел, что у него были открыты глаза и рот, почти прозрачная кожица обтягивала слабенькое тельце. Я, как мог, старался поддержать его, но никто сейчас не смог бы узнать в нем будущего певца. Наш последний крик слышали только мы.
Я дотронулся до маленьких пальчиков на правой руке, мое сияние из белого тут же стало с золотистым отливом.
"Так вот, почему всегда только золотой водопад!- подумалось мне.- Наше сияние становиться золотым, только тогда, когда мы вскармливаем собой другого. Когда мы отдаем от себя!"
Пальчики дернулись в ответ на мое прикосновение. Нет уж, прости, я уже ничем не могу тебе помочь.
Из самых глубин самого себя меня накрыла тоска.
Я плакал.
Не знаю, как долго я плакал, смотря на свое тело.
Я плакал не только за ту боль, которая поразила меня и мое тело.
Я плакал не только от несправедливости. Кстати я и не знаю, как выглядят, со стороны, души которые плачут, но меня это не волновало.
Я плакал и кричал и за себя, которому не дали возможности проявить себя. За маму, которая просто не представляла какую рану она нанесла таким решением собственной душе. За ее душу, которой я уже не смогу помочь. За душу отца, которая так ждала меня и звала. За отца, потому что он никогда не увидит маминых глаз и свой голос во мне. За мою любовь, которую я так и не смог толком отдать. За утерянный шанс. За весь мир. За множество душ, так же ушедших не придя. За Первоисток, который подарил такой подарок, а в итоге это обернулось страшной мукой.
Так я плакал, пока мое тело не унесли.
Какая-то большая женщина почти преклонных лет, взяла миску, в которой лежало несколько тряпок со мной, и понесла из комнаты с белыми стенами и потолком. Не зная, что делать, я побрел за ней. Мы прошли по коридору и почти уже вышли к лестнице, как вдруг я услышал знакомый стук большого и такого любимого сердца.
Оно было прямо надо мной. Этот стук тянул меня к себе так же сильно, как мог бы тянуть к себе Первоисток, будь я рядом с ним. Не слушая голоса разума, я взмыл вверх. Пролетел бетонные перекрытия, несколько слоев штукатурки, и увидел ее.
Мама спала.
Любовь, вообще, трудно описать словами или мыслями. Язык любви понятен только душам, язык чувств и ощущений. Я любил ее, как может любить душа, приютившую ее душу. Любил всем своим естеством. Я долго смотрел на нее. Самая красивая в мире женщина. Женщина согревавшая меня собой, пусть и не долго.