Разумеется, ничего объявить я никому кроме неё не решилась и вместо этого скоростным зайцем скрылась в тумане, предпочтя будни незнакомой доселе деревенской жизни попыткам объясниться. Просто потому, что мне нечего было сказать в своё оправдание ни в июне, ни в июле, ни даже первого сентября, когда, стоя на линейке за спиной рыцаря в сияющих доспехах — Алексея Николаевича, буравила взглядом асфальт, лишь бы только не встретиться с осуждающими голубыми глазами Константина Владимировича. Я обманула его во всём, в чём только смогла, и в довершение всего повела себя как маленькая капризная девчонка. А он всё смотрел и смотрел на меня так внимательно, что на шее выступили капельки холодного пота, и захотелось провалиться сквозь землю хоть к самим чертям, хоть ещё куда похуже, лишь бы не испытывать тех томления, боли и страха, которые разъедали бешено колотившееся сердце.
Я всегда была слишком правильной, а потому не могла и помыслить стать такой шальной и ветреной девицей, как Юлька Зайцева. Ни для кого. Даже для мужчины, который разбудил во мне такую бурю чувств и желаний, о существовании которой в природе я по своей наивности даже не подозревала. Да, я до дрожи в пальцах мечтала, чтобы мой горячо любимый преподаватель снова сжал меня в своих руках и поцеловал так смело и глубоко, как ему хотелось, как говорил его напряжённый взгляд. Но тихая, закомплексованная монашка, которая жила внутри меня, уже сделала выбор, приняла решение в пользу треклятого целомудрия. Хорошо хоть постригом за развратные летние поцелуи не угрожала. Я смирилась за три прошедших месяца и уже не роптала. Пришлось смириться и Константину Владимировичу. Моя трусливая натура не дала никакого выбора и ему. Путём самых виртуозных ухищрений мне удавалось избегать любых его попыток приблизиться, пока к концу сентября он не прекратил их предпринимать. Да и потом тоже я умудрялась прятаться в трёх соснах колледжа как заправский суслик от своры охотников с их собаками. К тому же у меня появился ещё один личный кошмар и в одном флаконе с этим стена-невольный-защитник-и-наверное-принц-если-не-воротит-от-его-исключительно-прекрасной-физиономии. Говоря проще, в нашей группе появился новенький — Олег Пестрицин — жуткий балбес, не вылезающий из тренажёрного зала и прекрасно отдающий себе отчёт в том, как его обожают все девицы колледжа. Которые ещё не знают степень его балбесности, разумеется. А ещё Олег прекрасно отдавал себе отчёт в том, что его отравленных анаболиками мозгов и весьма (па)скудных знаний категорически мало, чтобы вытянуть хотя бы один семестр на тройки, и он вцепился в первую отличницу (в моём лице), аки весенний клещ в свою жертву.
Я бы поначалу и рада была послать его в самоё далёкое эротическое путешествие, но его статная фигура замечательно смотрелась возле моей стройной, и как-то увидевшего нас вместе физика так перекосило, что стало ясно — игра стоит свеч. Как итог, я негласно согласилась нянчиться с этим стероидным двоечником и вытягивать его на всех предметах в обмен на его неизменное присутствие рядом со своей персоной. Конечно, рискованная была сделка — меня в одночасье возненавидели столько положивших на Олега глаз девиц, что, честно говоря, у ежа иголок меньше, чем тех, кто теперь проклинал меня за каждым углом и на каждой перемене. Зато у меня был личный шкаф, прятаться за которым такой трусихе как я было весьма выгодно. К тому же, и Вика была не против, а я опять при выгоде — лучшая подруга с таким удовольствием и смаком стебала моего «принца» и его фанаток, что и думать забыла налаживать мою личную жизнь.
Как же давно это было — треть жизни назад, а я помню всё, словно только что вернулась из колледжа и жарю нежно любимые сосиски с яичницей, попутно зубря очередной конспект по экономике или менеджменту. Даже ответив на вызов растрезвонившегося телефона, не сразу удивилась, услышав голос Алексея Николаевича. Вместо этого вспомнила его каменно-спокойное лицо и сползающие по белоснежной рубашке перезрелые вишни, которыми попал в него на практике Олег. И всё по моей вине. У организации, ставшей объектом нашего изучения на полтора летних месяца, был замечательный фруктовый сад, деревья которого на предмет вишни, черешни и прочей вкусной прелести мы обносили с завидным усердием. И нужно же мне было догадаться послать моего трудоголика мышечного развития забросать красными «снарядами» отчалившего в ларёк за семечками Володьку. Принц был весьма меток, но в лицо объекта своего нападения из ветвей плодово-ягодной растительности посмотреть, разумеется, не удосужился. Как же мне тогда было стыдно и смешно одновременно. Вот и сейчас едва удержалась, чтобы не хихикнуть. А бывший классный руководитель был, кстати, очень недоволен тем, что за последние пять лет никто из нас не явился ни на одну встречу выпускников. Он, оказывается, изволит скучать (наверное, по вишням за шиворотом), а мы же, совершенно эгоистичные выпускники, и носа не кажем. Ну хоть кто-нибудь хоть сегодня вечером изволит явиться?
Напоминать себе, что я уже взрослая девочка, молодой специалист престижной автомобильной компании, и живу отдельно от родителей в доставшейся от бабушки квартире, почему-то оказалось бесполезно. От праведного гнева в голосе бывшего классного папы душа скромно потупилась, и в ней пробудилась та застенчивая маленькая трусишка Лиза, которую я так тщательно отучала быть зайкой за-плинтус-попрыгайкой. Поспешно уведомив препода о том, что Вика лежит в роддоме на сохранении вторым сыном, я пообещала вызвонить Володьку, Олега и ещё парочку девчонок из нашей группы, номера которых сохранила по чистой случайности, и, нажав отбой, медленно присела в любимое кресло у окна. Говорят же, что когда нервничаешь, лучше присесть, а я не то чтобы нервничала, но была озадачена. Озадачена своей реакцией на настойчивое приглашение посетить вечер встречи. Раньше мне было достаточно общения с благополучно вышедшей замуж и ставшей счастливой домохозяйкой и мамой лучшей подругой и трудившимся в соседнем отделе бывшим старостой, а теперь я отчего-то остро почувствовала, как соскучилась по тем столь быстро промелькнувшим годам учёбы, родным стенам колледжа, долгим парам, шумным переменам, давке в столовой и шуткам преподов, которые так любили поговорить с нами по душам. Как давно и как будто вчера это было! Какими счастливыми мы были тогда, а ведь в своё время не верили Анне Петровне, преподававшей нам делопроизводство, что бесконечная зубрёжка, сдача курсовых и прочие радости студенческой жизни покажутся нам щёлканьем орешков против того очешуительного мохнатого песца, который поджидает во взрослой жизни. Нужно признать, она оказалась до безобразия права, и вот сейчас, после закончившегося разводом брака с человеком, к которому была совершенно равнодушна: просто не робела в его обществе, и долгих изматывающих трудовых будней я была рада хотя бы на несколько часов ощутить себя той прежней маленькой заучкой Лизой, которая так наивно делила всё на чёрное и белое, не допуская даже мысли о возможности существования полутонов, и так отчаянно, до дрожи и страха любившей своего преподавателя физики.
Любившей.
Теперь, повзрослев, смотря на вещи совершенно иначе, я уже не была уверена, что ту любовь не придумала для меня всезнайка Вика, и всё же такие невероятные чувства я испытала лишь однажды. Больше они ни разу и ни с кем не повторились. Любовь ли? Или девичье восхищение и несусветная блажь соблазнить на необдуманные поступки красивого препода? Да кто же знает? Вот только сердце цвело лишь в той удивительно наивной юности, и больше никогда не билось с такой прытью.