Лиза, еще вчера мы были вдвоем,
Еще вчера не знали о том,
Как трудно будет нам с тобой расстаться, Лиза,
И новой встречи ждать день за днем…
Лиза, когда теперь увидимся вновь?
Кто знает, — может, это любовь?
А я еще не смог сказать о самом главном
Тебе всего лишь несколько слов… О, Лиза!..
Лиза, не исчезай, Лиза, не улетай…
Побудь со мной еще совсем немного, Лиза,
Как жаль, что расставанья час уже так близок…
Вдох-выдох, вдох-выдох, иначе не сдержать истерического всхлипа, не спрятать готовых пролиться слёз.
Лиза, где же ответ? Счастье — было и нет…
Последние минуты навсегда уходят,
Часы остановить хотел бы я сегодня…
Шаг за шагом вслед за другими, когда окончилась торжественная часть сегодняшнего мероприятия. Кто ещё выступал? Что пел? Я не помню. Когда душа разорвана в клочья, трудно сложить вместе отдельные паззлы воспоминаний. Помню столовую, в которую всей шумной толпой мы отправились за родными студенческими булками с чаем и кириешками. Там не остались. Заполучив добычу, отправились в нашу бывшую аудиторию.
Лиза, я так хотел признаться тебе,
Что я навек обязан судьбе
За то, что мы с тобою повстречались, Лиза,
Однажды на огромной земле.
Какое огромное, всепоглощающее дежавю — даже обои и занавески не изменились. Всё так же, как и было. Словно только вчера после получения диплома мы ели здесь пирожные, запивая их сладким лимонадом и радуясь тому, какой груз скинули с плеч. Значит, он всё же чувствовал что-то. Что-то настоящее. А я так испугалась стать игрушкой. Новой куклой, которую, наигравшись, сломают и выкинут с глаз долой. Как же много непоправимого я натворила из-за этого страха.
Лиза, сегодня между нами моря,
И грусть сильнее день ото дня,
И только я, как прежде, буду верить, Лиза,
Что ты все так же любишь меня… О, Лиза!..
Лиза, не исчезай, Лиза, не улетай…
Побудь со мной еще немного, Лиза,
Как жаль, что расставанья час уже так близок…
Конечно люблю. Никого другого никогда не смогла бы полюбить. Даже если бы постаралась. По-настоящему. Всем сердцем. Люблю. Дура. Маленькая разрушившая всё своими руками дура. Чёртова застенчивая монашка. Как же странно смотрят ребята. Как хорошо, что Алексей Николаевич тактично отвлекает их от моей раскисшей персоны. Он тоже всё знает и понимает. Всё. И нарочно позвонил сегодня, позвал. А всё, что я могу, это держать спину ровно и пить остывающий чай. Жаль, что нет ничего покрепче. Покрепче водки. А Вика рожает и шлёт странные эсэмэски между схватками. Грозится мужа в монастырь отправить, чтобы его там обучили азам воздержания. Счастливая.
Лиза, где же ответ? Счастье — было и нет…
Последние минуты навсегда уходят,
Часы остановить хотел бы я сегодня…
Лиза… Лиза…
Побудь со мной еще немного, Лиза,
Как жаль, что расставанья час уже так близок…
Не помню, как выудив из сумочки сигареты, спустилась в вестибюль и вышла на заметённые снегом ступеньки. Щелчок зажигалки и лёгкие наполнил спасительный табачный дым с привкусом вишни. Редко курю, но сейчас это просто необходимость более важная, чем дышать. Небо совсем без звёзд — мрачное и туманное, густое, чёрное. Конечно, какие же звёзды в снегопад? Холодно? Нет. Только снежинки путаются в волосах.
— Решила насмерть застудиться? — от такого родного голоса по коже побежали мурашки. Сделав ещё одну затяжку, я обернулась, чтобы лучше видеть вышедшего вслед за мной преподавателя. Того самого. Без которого земля не вертится, не растет кокос. — Я вроде не просил тебя о таких жертвах во имя вечной любви.
— Уж лучше сразу под поезд, — новая затяжка и вдох морозного воздуха. Кажется у меня ещё получается говорить. — Но они здесь не ходят.
— Хочешь сыграть классическую жертву? — как пристально он смотрит, словно одним взглядом хочет и обнять, и придушить, и Бог его знает, что ещё со мной сделать. Не уверена, что приятное. Во всяком случае для меня.
— Ну какая из меня Каренина? — выбросив сверкнувший искрой окурок, я обхватила себя руками за плечи, замерев, как кролик, когда преподаватель подошёл ближе. — Вы меня плохо знаете.
— Разве? — улыбка на его губах была то ли насмешливой, то ли почти злой. Или мне так только казалось с перепугу и от наплыва давно похороненных, взломавших могильную плиту растревоженных чувств. — Просветишь меня, чтобы я был готов на будущее?
Будущее? Он думает, что у нас есть будущее? Главное, моей монашке об этом не знать.
— Я дура, Константин Владимирович, — тихо призналась я. Это далось нелегко, но в самом деле, чего он обо мне не знает? — Страшная трусиха и паникёрша.
— Ну и как, помогает по жизни?
— Очень, — а чего он ожидал? Что я расскажу о том, как мне хреново и одиноко по вечерам, когда прихожу с работы и остаюсь одна в четырёх стенах? — Мы черепахи всегда в домике.
— Иди сюда, моя черепашка, сломаю к чертям твой панцирь.
— Не…
Договорить я не успела, уж слишком стремительно Константин Владимирович умел обнимать. А губы запечатывал поцелуем ещё быстрее. Как же я соскучилась по его страстному напору, которого когда-то так испугалась. Как хорошо в тёплых сильных руках. Никакой мороз не страшен. Хотя немного всё-таки страшно.
— Константин Владимирович… — позвала я, уткнувшись лбом в его плечо, едва он выпустил из сладкого плена своих губ. — Может быть вам неприятно? Мне ведь уже не шестнадцать лет.
— Напротив, мне очень хорошо. Больше не ощущаю себя педофилом, совращающим Динь, — приподняв моё лицо, обхватив пальцами за подбородок, он, казалось, заглянул своим проницательным взглядом в самую душу. — А тебе не противно, что я не молодею?
— Нисколько.
В первый раз я решилась поцеловать его сама. Привстав на цыпочки, потому что больше не носила каблуки, и зажмурив глаза. Это было невероятно. Как взрыв фейерверка и пламя по венам. И крепко обнимающие руки.
В первый раз я не ночевала у себя дома. Потому что ночевала у своего преподавателя. В его по холостяцки простой и почти неуютной квартире на внушительных размеров кровати. Под могучим весом поджарого мужского тела мне впервые удалось познать, что такое настоящая страсть. Та страсть, которую нечаянно или нет, но распалила в нём много лет назад. Где-то среди бесконечных поцелуев и восхитительно дерзких ласк проснулась моя монашка, но она уже ничего не смогла сделать, а мне было так хорошо, как никогда прежде. Хорошо от скользящих по обнаженной коже широких ладоней, от губ, что испивали поцелуями самую душу и дыхание, а потом, едва отдышавшись, приникали к груди, смело и уверенно дразня затвердевшие жемчужины сосков. Восхитительно, когда распалив умелыми глубокими движениями длинных пальцев, проник в меня — такой большой и так тесно, что хотелось кричать от удовольствия. Я и кричала, растворяясь в его ласках и чувственном ритме любви.
Уже во вторник мы подали заявление в ЗАГС. Кто-то бы сказал, что это слишком быстро. Тот, кто по глупости не терял восемь лет. Или девять? Что ж, будем навёрстывать упущенное, ведь частицы отталкиваются только для того, чтобы притянуться ещё теснее друг к другу и уже никогда не расставаться.