В окно за белыми шторами с завыванием врезаются порывы ветра. Здесь тепло, уютно, а снаружи холод собачий! Вдруг с тревогой вспоминаю про Влада. Похоже, мои объяснения несколько затянутся. А у него сессия на носу. Строчу ему сообщение торопливо:
— Прости, я, кажется, задержусь. Не хочу больше у тебя время отнимать. Лучше я домой на такси вернусь! И спасибо, что подвез!
Тут же приходит ответ:
— Я тебя дождусь, не волнуйся! У меня с собой ноут, мне без разницы, где учиться!
Порываюсь Максу помочь чашки из кухни донести, но он меня на место усаживает:
— Мне приятно ухаживать за тобой. Хочу, чтобы ты рядом со мной расслабилась.
Милота какая! Все сильнее себя безжалостной садисткой ощущаю.
Когда чашки на столе стоят, а в прозрачном стеклянном чайнике, заполненном кипятком, медленно тонут чаинки, Макс садится ко мне поближе и говорит:
— Прежде, чем ты начнешь, позволь мне тоже высказаться!
За руку меня взволнованно берет и продолжает:
— Чем больше я тебя узнаю, тем больше ты мне нравишься. Ты наполнила мою жизнь смыслом, который я однажды потерял. Казалось, после ухода Ани я никогда не смогу ощутить полноту жизни, но ты все изменила. И за это я безумно благодарен.
Карие глаза его так близко! С такой нежностью на меня смотрят! Сердце стучит, как проклятое. Ну почему все сложнее и сложнее становится?
Понимаю отчетливо вдруг, что осторожно, бережно разорвать с ним не получится. Придется по живому резать и анестезия для этого не предвидится. Говорю прямо, насилу из себя правду выдавливаю:
— Прости, Макс. Я не думаю, что у нас с тобой что-то получится.
Его глаза темнеют от боли. Лицо каменеет. Он отстраняется сразу. Резко вопросом стреляет:
— Почему?
— Я была у твоей мамы сегодня. И видела Анино фото. Я не смогу всю жизнь в роли чьей-то копии прожить.
Пока говорю, его лицо все больше искажается злостью. Становится страшно. Он вскакивает с дивана и неотрывно, сверху вниз на меня таращится. Желваки на скулах играют, губы плотно сжаты. Чувствую, как от его взгляда в висках начинает болезненно вибрировать.
— Ты посмела к моим родителям без меня заявиться?! Мелкая, хитрая, подлая дрянь!
На этих словах холодею от ужаса. Это не он больше. Кончились обаяние, шарм. Притягательность растворилась в небытие. Со мной сейчас его альтер эго разговаривает. Жесткое, безжалостное и пугающее. Время для разговоров прошло. Поднимаюсь молча и направляюсь к выходу. Сейчас дойду до шкафа, достану пальто и уйду.
Вдруг голову резко обжигает невыносимая боль. Ощущение такое, будто с живой меня скальп снимают. Я теряю равновесие, падаю на пол, и он за волосы тащит меня к дивану, грубо чеканя:
— Куда собралась, тварь? Я еще не закончил!
Кричу от острой боли. От шока, неожиданной агрессии из глаз брызнули слезы. Пытаюсь вырвать волосы у него из руки, но он мой хвост на кулак намотал до самых корней. Дотащив до дивана, с разгона бросает меня на пол. Подставив перед собой руки, защищаю от удара лицо. Но сила толчка такова, что все равно утыкаюсь скулой в пол. Униженно лежу, скорчившись на полу. Всхлипываю беспомощно. Голова раскалывается от мощной, пульсирующей боли.
Кожу лица холодит гладкий ламинат, стоя на котором я десять минут назад раздумывала, не остаться ли мне с Максом. Почему я Влада не послушалась? Дура безмозглая и наивная!
Всхлипнув, утираю глаза и опускаю взгляд. Сажусь, ноги к груди поджимая, пытаясь мелкую дрожь унять.
Смотрю, как мелькают его голые пятки в поле зрения. Только сейчас замечаю, что он босиком здесь расхаживает. Ступни у него огромные, как лапы медвежьи. Ходит передо мной туда-сюда и рассказывает, как подло я поступила. Втихую, змеей подколодной подобралась к его близким. Не говорит даже, рычит, что я сама все испортила. Нашу сказку в кошмар превратила. Он ведь верил в меня, как в светлого чистого ангела. И даже не подозревал, что под личиной ангела подлая сука скрывалась! Ну ничего, он меня воспитает! Он, в отличие от меня, своими отношениями разбрасываться не собирается. Ибо понимает, как тяжело найти и как просто потерять!
Весь этот бред слушаю молча. Страшная догадка мелькает, кто помог его бывшей жене заболеть раком. Зажав рот рукой, чтобы не кричать от безысходности, часто дышу. Не выдержав, скулю в отчаянии:
— Что ты хочешь от меня?
— Уважения. Ты должна меня слушаться и чтить, как своего мужчину.
Молчу. Лицо в коленях прячу, чтоб не выдать себя. Почтения у меня ни грамма к нему не осталось. Только страх вперемешку с отвращением.
Он затихает, на диван усаживается, прямо передо мной возвышаясь. Похоже, он немного начинает успокаиваться. Пелена гнева с глаз немного слетает, и он замечает мой потрепанный, жалкий вид. Что-то вдруг перещелкивает в его больном мозгу. Макс опускается передо мной на колени и лезет обниматься, взахлеб бормоча:
— Девочка моя! Миленькая, сладенькая! Зачем ты так со мной? Я же любить тебя хочу! Обожествлять, баловать, лелеять!
Сижу ни жива, ни мертва. Статуей застывшей от ужаса замираю. Он меня целовать начинает, в лоб, голову, шею. Возмущенно его отпихиваю. Лепечу еле слышно:
— Пожалуйста! Не надо! Отпусти меня!
Когда он хватает мое лицо и, к себе повернув, впивается в губы, меня заполняет дикая ярость. Накрывает волна бешенства, сильнее, чем страх. Я не позволю себя поиметь, скотина! Сопротивляюсь уже изо всех сил, дубася его беспорядочно, отталкиваю его, ору во весь голос:
— Отстань! Отпусти меня, животное!
Он меня играючи в своих лапищах сжимает, руки к полу пригвоздив. Навалившись сверху всем телом, меня обездвиживает. Я теперь лишь трепыхаюсь под ним, как птица. Головой кручу, от его навязчивых губ уклоняясь, и ору изо всех сил, до хрипоты.
В этот момент воздух пронзает звонкая трель, и я растерянно моргаю от неожиданности. Раздается взволнованный, приглушенный дверью, голос Влада:
— Макс, открой. Я не уйду, пока не увижу Миру!
Мой мучитель, оставив меня, подскакивает к двери. Открывает какую-то коробку в стене, нажимает туда, и верещание звонка резко обрывается.
Громыхают мощные удары в дверь. Макс стоит в центре комнаты, и его безумный взгляд перебегает от меня ко входу и обратно. Рявкает свирепо:
— Ты моей будешь или ничьей! Усекла?
— Отпусти меня, — прошу. — Меня родители дома ждут.
Удары в дверь усиливаются. К ним еще добавляются чьи-то голоса. Похоже, соседи по площадке вышли. Влад кричит:
— У меня хорошие новости! Сейчас твои соседи полицию вызовут. Как ты будешь открывать? С полицией или без?
Макс прижимает руки к лицу и ревет от неистовой злости. Понимает, что проиграл. В исступлении бросается ко мне с перекошенным лицом, глазами, горящими безумием, хватает грубо за плечи и шипит:
— Если хоть кому-то расскажешь про то, что здесь было, я твоих родных урою! Либо их, либо твою мордашку оболью кислотой! Еще не выбрал!
Подталкивает меня к выходу. Все еще не веря в собственное освобождение, семеню к шкафу, хватаю пальто, неловко, торопливо его натягиваю. Наклоняюсь, чтобы сапоги застегнуть, и его руки по-хозяйски прохаживаются по моим бедрам. С ненавистью на него взглянув, открываю дверь и выскакиваю с разбега прямо в объятия Влада.
Вокруг роятся растерянные женские лица. Они, видно, осознать пытаются, кто здесь хороший, кто плохой. Судя по тому, как крепко я хватаю Влада за руку и к лифту за собой тяну, их сосед теперь, скорее, выглядит плохишом. Но перед тем, как зайти в лифт, оглядываюсь и вижу харизматичную, обворожительную ипостась Макса. Он непринужденно смеется, объясняя соседкам, что у его девушки слишком суровый брат и слишком строгие родители. Что поделать! И в нашем современном обществе находятся консерваторы из прошлого века!
Оборотень двуликий! Ненавижу!