Глава 20. Макс
Ускользнула из моих рук! Прочь улетела в самый важный, переломный момент. Если бы не тот урод, которому нестерпимо хочется рожу расквасить, она бы уже моей стала по праву!
Хожу кругами по квартире, никак успокоиться не могу. Вбегаю в спальню. В святое святых. То место, где я собой могу быть.
На стене мои фотографии с Аней. Наши самые счастливые моменты. Она здесь в свадебном платье. Легкая, воздушная, манкая. Красавица моя. Но сейчас нет настроения с ней разговаривать.
Мозг кипит от бешенства. Злость меня за глотку схватила и держит цепко, не выпускает. Дышать не дает, давит жесткой удавкой. Пока от нее не избавлюсь, даже думать связно не в силах.
Приближаюсь к боксерской груше, висящей в углу, и луплю ее со всей мочи. Представляю на ней рожу того мудака, который мою птичку только что утащил. Пощады себе не даю, мочалю его до седьмого пота. Пока футболка не промокает насквозь. Пока костяшки пальцев не начинают саднить. Пока на белой груше от содранной кожи не появляются кровавые разводы.
Тогда злость свою хватку ослабляет. Но, хитро скалясь, далеко не уходит. Знает что в моей башке она частая гостья, хоть и нежеланная.
Сбросив одежду на пол, иду под душ. Горячие струи шпарят по коже, смывая из памяти картинки. Заставляя из прошлого погрузиться в реальность. Включаю воду на самый холодный режим. Ледяные потоки пробирают до костей. Чередую холод и жар раз за разом. Долго так стою, отмокаю, пока в башке не наступает долгожданный порядок. Вожделение, усиленное разочарованием, утекает со струями воды, позволяя спокойно дышать.
Выхожу в чем мать родила из душа, валюсь без сил на кровать. Костяшки пальцев распухли, мышцы ноют от нагрузки. Радуюсь этой боли. Из-за нее не трупом ходячим, а живым себя ощущаю.
Мои девочки. Анечка. Мира. Обе должны мне принадлежать, и обе ушли. Утекли сквозь пальцы водицей непокорной. Одна спряталась туда, откуда не достать. Даже мне. А вторая все еще в зоне досягаемости. Но выцепить ее оттуда теперь непросто.
Беру свой смартфон с тумбочки. Опять сегодня звонил ее папка. Надоел со своими вопросами! Не собирался ему перезванивать, но после сегодняшнего придется. Надо узнать, вернулась ли Мира. И не растрепала ли она о нашей встрече родителям.
Набираю его номер. Он тут же отвечает, несмотря на одиннадцатый час. Радую его хорошей новостью — рассмотрение тендера перенесли на месяц. Появляется время подкорректировать его предложение. Нет, в ближайшие дни встретиться с ним не смогу, занят. Но к концу следующей недели можно. Он рассыпается в благодарностях. Значит, Мира ничего не рассказала. Если бы не вернулась, Самохвалов бы о ней спросил. Так что она однозначно дома и о нас умолчала. Хорошая девочка. Знает умничка моя, что я слов на ветер не бросаю!
После разговора с Самохваловым просматриваю неотвеченные вызовы. Нахожу три звонка от маман. Сколько раз я ее игнорировал, не перезванивал! Но сейчас при виде ее номера во мне снова загорается холодная ярость. Это она заварила кашу! Мою девочку от меня отворотила! Пусть теперь отвечает! Набираю ее номер. Слышу чуть надтреснутый, старческий голос:
— Максик, привет!
— Не называй меня так! — холодно цежу сквозь зубы. — Ты виделась сегодня с моей Мирой. Наговорила про меня гадостей, и она от меня ушла. Я снова потерял любимую по твоей вине!
Долгая пауза. Думает, как ей извернуться. Как всегда, хочет невинной овечкой прикинуться! Говорит медленно:
— Ты сказал ей, что меня и отца содержишь? Это правда?
— Конечно! Я оплачиваю ваши счета. Тему не меняй. Я о другом говорил.
Но маман решила взбрыкнуть, настаивает на своем.
— Визит Миры — это сейчас наша тема. Ты сказал ей, что нас содержишь. Но ты же денег нам никаких не даешь! А сам живешь в отцовской квартире и оплачиваешь только коммуналку.
Закипать опять начинаю. Счастье, что все силы израсходовал. Язвительно отзываюсь:
— Я оплачиваю коммуналку квартиры отца. Счета его, не мои. Радуйтесь и ликуйте! На собственном сыне экономите! Скажи теперь, зачем про меня гадости Мире наговорила?
Вздыхает громко. Напоказ, разумеется. И уверяет:
— Гадостей не было никаких. Когда я ее увидела, я всего лишь поразилась, как она на Анечку похожа. Вот и показала ей фотографию. Без злого умысла.
— Что еще ты ей наговорила?
— Ничего, сыночек. Ничего больше ей не сказала.
Всхлипывать начинает. Бессвязно оправдывается, бормочет:
— Она так неожиданно пришла. Не позвонив. Не договорившись. Я не смогла даже подготовиться, настроиться, тебе позвонить. Согласовать не получилось. Я так растерялась. Не знала, что делать. Гнать невежливо — это ведь ТВОЯ девушка. И по лицу ее понятно, что не врет. Поначалу даже испугалась, что это Анечка мне померещилась. Думала, что галлюцинации начались.
Обрываю ее:
— Только не надо опять слез разводить! Знаешь ведь, что я это ненавижу, — говорю с неприязнью и на этом отключаюсь.
Подхожу к бару, открываю дверку. Вожделенно смотрю на одиноко стоящую там бутылку вискаря. Забыться бы! Натрескаться так, чтобы вымести из своей черепушки всю горечь, все закавыки! Но желанное забытье, к себе манящее, не поможет мне Миру вернуть. Угрюмо бар закрываю и отправляюсь на кухню. Включаю кофеварку. Этой ночью еще долго не засну. Надо теперь думать, как мою птичку обратно ловить!
Глава 21. Мира
Едем в лифте. Здесь светло. Разглядываю в зеркале свой плачевный вид. Снимаю резинку с хвоста. Волосы, взлохмаченные, как воронье гнездо, приглаживаю щеткой, припасенной в сумке. Трех взмахов достаточно, чтобы привести их в нормальное состояние. Скула покраснела — наверно, будет синяк. Достаю тональник, аккуратный слой на лицо накладываю. Замечаю, как взгляд Влада меняется. Он на меня таращится в недоумении.
— Зачем прихорашиваешься, Самохвалова? Ты от шока берега попутала?
Теперь я удивляюсь. Но на сильные эмоции нет энергии. Взглядом лишь по нему скольжу устало и прошу:
— Отстань, а? Перед родителями не хочу побитой шавкой показываться.
— Какие родители? В полицию надо ехать! Заявление катать! На попытку изнасилования. Это ведь только попыткой закончилось?
Он пытливо на меня смотрит, ждет. Реакцию считывает. Ему важно понять почему-то, что именно со мной в этой мясорубке случилось. Киваю, подтверждая:
— Не успел он. Ты вовремя появился.
Мы уже приехали на первый этаж. Но мне все еще нужно зеркало, чтобы привести в порядок одежду. Прошу Влада лифт на месте придержать. Он ставит ногу в проем раздвижных дверей. Взбудораженный стоит и явно ждет от меня ответа. Того, которого дать не смогу.
Рассматриваю тем временем одежду. На любимой шелковой блузке пуговиц не хватает, рукав треснул не по шву. Придется выкинуть. Блузку так жалко, что реветь охота. Еле слезы сдерживаю. Или это не блузку, а себя жалко? Впрочем, не важно, наверно.
Неохотно объясняю:
— Он мне угрожал. Если кому-то расскажу о случившемся, мне конец. Или моим близким. Я буду молчать.
Влад и не собирается с моим решением соглашаться. Руками разводит возмущенно. Хмурится. Злится.
— Я сплю? Але! Ты у него на поводу пойдешь? Даже родителям ничего не скажешь? Как будто и не было ничего?
Отвечаю спокойно, пока из лифта выхожу:
— Конечно. Я его не трону и он меня не тронет. Таков уговор. Мне только того и надо, чтобы он от меня отстал. Хочу навсегда забыть его и сегодняшний вечер!
Влад выходит следом. Засунул руки в карманы джинсов, кипятится. Головой мотает, будто поверить мне не может. На повышенных тонах заявляет:
— Самохвалова, ты дура что ли?! Ничему тебя жизнь не учит! У него же крыша съехала! Он в полном неадеквате! Его наоборот прищучить сейчас надо!
Зажимаю уши. Это перебор. На меня уже орали сегодня. И нападали. Только не хватало от друга, от моей тихой гавани, прибежища крики выслушивать. Слезы из глаз брызнули, и сдержать их больше не получается. Жалобно поскуливая, прижимаюсь лицом в угол подъезда и реву. Сзади Влад подходит, руку на плечо опускает, просит тихо: