До сих пор не понимаю, что нашло на меня, когда предложил ей уехать, но ни о чем не жалею. Вечер был сущим кошмаром. Папа, рекламирующий меня друзьям. Хелена и ее тревожный голодный взгляд, который я постоянно ловил на себе. Знаю, она обсуждала меня с подружкой, что я кажусь ей сексуальным или что-то в этом духе. Но это выходит за пределы моего понимания.
Мне меньше всего хочется трахать жену собственного отца.
Должен признаться: зная, что отец Хайден против меня, я хочу проводить с ней еще больше времени. Поэтому я предложил уехать вместе?
Нет, это нечто большее. Меня тянет к этой девушке. Я мало что о ней знаю, но она мне нравится. Думаю, я ей тоже.
Такси наконец останавливается на вершине холма, посреди жилого района, и Хайден выпрыгивает из машины, радостно поблагодарив водителя. Я тоже выхожу и оглядываюсь: сильный ветер сносит меня и распахивает пиджак. Я кутаюсь, дрожа от холода и ветра, а Хайден подходит ко мне, смеясь:
– Здесь холоднее, чем я думала.
Мой взгляд опускается ниже, ее соски выпирают из-под ткани платья. Да, как я и предполагал.
Лифчика нет.
– Где мы, черт возьми, находимся? – интересуюсь я.
Она останавливается передо мной, игнорируя вопрос.
– Пойдем.
Я позволяю ей взять меня за руку и следую за ней, расстояния между нами достаточно, чтобы я мог наблюдать за ее покачивающимися бедрами. То, как она двигается, гипнотизирует меня, и я испытываю искушение засунуть руку ей под юбку и коснуться верхней части ее шелковистого гладкого бедра. Просунуть пальцы в декольте платья и изучить то, что под ним. Поцеловать эти ухмыляющиеся губы.
Но, наверное, было бы не слишком разумно делать первый шаг, когда вокруг, кроме нас, ни души – в такой-то час. Она, скорее всего, закричит и позвонит в 911.
Если она умная, то так и сделает. Она меня не знает. Я могу оказаться кем угодно.
– Вот мы и на месте, – пропевает она, когда перед нами вырисовывается церковь, парковка рядом совершенно пуста. Она берет меня за руку. – Это за церковью.
– Что? – непонимающе спрашиваю я, ускоряя шаг, чтобы идти рядом с ней.
– Увидишь, – загадочно произносит она.
Мы идем по огромной парковке за церковь и натыкаемся на детскую площадку: большую огороженную территорию с пластиковыми домиками и горками. Все на таких играли в детстве. Там стоит выцветший желто-голубой игровой комплекс с горками, выходящими по обе стороны от него, и скалодромом спереди. Хайден останавливается, бросает мою руку и зовет:
– За мной!
Она начинает карабкаться вверх по горке прямо в туфлях, ее юбка развевается и приоткрывает идеальную задницу.
Я со смехом наблюдаю за ней:
– Какого черта ты делаешь?
– Поднимайся! – Она стоит на самом верху комплекса, под куполообразной голубой крышей.
Я складываю ладони рупором и кричу:
– Я слишком высокий!
Она упирает руки в бока и закатывает глаза:
– Да не настолько. Давай, поднимайся.
Сдавшись, я взбираюсь на другую горку, не такую крутую, мои новенькие туфли Gucci скользят. У меня подкашиваются ноги, и я чуть не падаю лицом вниз, а Хайден лишь хохочет.
– У тебя получится! – подбадривает она.
Я смотрю на нее и, собрав все силы, подтягиваюсь, проскальзываю через туннель и оказываюсь на вершине рядом с Хайден. Я медленно распрямляюсь, боясь удариться о что-то, но все равно бьюсь головой о крышу.
– Видишь? Не так уж и высоко.
Она ухмыляется, протягивая руку, чтобы коснуться моей щеки. Ее пальцы обжигают мою кожу, во рту пересыхает.
– Посмотри в ту сторону.
Она обхватывает пальцами мой подбородок, осторожно поворачивая мою голову, и у меня перехватывает дыхание от открывшегося вида.
Перед нами раскинулся Сан-Франциско – мерцающий, сверкающий городской пейзаж, открывающийся с задворок неприметной старой церкви в одном из районов Окленда.
– Я бы ввел плату за такой вид, – вздыхаю я, не отрывая глаз.
– Правда? Мы ходили в эту церковь, когда я была совсем маленькой, мы жили неподалеку, – рассказывает она.
Я смотрю на нее:
– Ты жила в Окленде?
– В Беркли. Очень-очень давно, в детстве. Еще до того, как папа заработал состояние.
Она с грустью улыбается.
– Он в детстве ходил в эту церковь, поэтому часто приводил нас сюда. Потом говорил, что это помогает ему снова почувствовать себя молодым. Позже я узнала, что это было как раз в то время, когда моя мама поймала его на измене со своей помощницей. Она сказала мне, что он ходил исповедоваться, хотя это не католическая церковь, но это неважно: я была такой маленькой, что все равно ничего не понимала. Понятия не имела, о чем она говорит. Стало ясно, только когда повзрослела.