До часа оставалось несколько минут, изредка кто-нибудь слегка высовывался из канавы и давал пару очередей в сторону Первомайского. Огонь радуевцев был настолько плотен, что не было возможности прицелиться даже для одной короткой очереди.
«Да, тяжело будет второй группе отходить назад», – подумал я и услыхал, как сзади наплывает знакомый и радостный для меня шум вертолетных турбин и шелест лопастей.
«Ну, слава Богу. Хоть прикроют нас». Почти сразу же мы услыхали, как наши достойные коллеги с южного направления открыли ураганный огонь по селу. До нас донеслось даже слабое «ура». Над головами резко и оглушительно раздался хлопок от первого пролетевшего «Штурма». Но мы уже не обращали ни на что внимания и стреляли, и стреляли по домам, опустошая магазин за магазином, ленту за лентой.
Справа и слева раздавалась такая же ожесточенная перестрелка. Боевики, несмотря на присутствие вертолетов огневой поддержки, лишь слегка ослабили ответный огонь.
Минут через пять перестрелка, доносившаяся с юга, постепенно затихла. Наши группы продолжали тарахтеть автоматами и пулеметами.
– Первым отходит Златозубов. Прикрываем его! – крикнул кто-то справа от меня.
Кажется, это был замполит.
Перестрелка слева стала слабее, и, оглянувшись, я увидел, как двое солдат второй разведгруппы начали короткими перебежками перетаскивать в направлении заброшенной фермы раненого.
– Подавай! – заорал я на своего второго номера.
Стоя на коленях и придерживая пулемет левой рукой под пулеметную коробку, я за несколько очередей выпустил новую ленту. Пули были бронебойно-зажигательные, и мне было хорошо видно, как в местах попаданий вспыхивают маленькие огоньки.
Когда я оглянулся влево еще раз, той тройки с раненым не было, зато на полдороге к спасительной ферме лежало скрюченное тело уже другого бойца. Сзади к нему подползал солдат, который собирался его эвакуировать в безопасное место. Ужасало то, что было очень хорошо видно, как, почти касаясь их, над ними пролетали очереди трассирующих пуль. Я выстрелил еще одну ленту, когда вторая группа скрылась за бетонными стенами фермы. Пора было отходить и нам. В канаве оставались только контрактник Бычков, солдатгранатометчик и я. Оба майора: замполит и штабист уже отошли.
– Собери в РД пустые ленты, уматывай к группе и жди меня там! – прокричал я на ухо солдату.
Мы остались в канаве вдвоем с контрактником. Вертолеты давно улетели, над нами раздавался непрерывный треск от пролетающих пуль, и нам оставалось только сидеть скорчившись в разных концах канавы и ждать, когда же нам дадут высунуться и пару раз стрельнуть. Я встретился взглядом с глазами Бычкова и почему-то пропел на мотив вступления и первых двух строк «Прощания славянки»:
«В жо-пу клю-нул Жареный петух. Остаюсь на сверхсрочную слу-у-ужбу, Надоела гражданская жизнь». Этот напев звучал странновато в грязной канаве и под свист пуль, и сержант контрактной службы Бычков только молча улыбнулся. В августе прошлого года он подписал контракт с командованием части, и, когда все его однопризывники уехали домой на дембель, сержант Бычков продолжал тянуть армейскую службу. Весной этого года он собирался поступать в воздушно-десантное училище, а для контрактника это было легче сделать. Сержант он был толковый, и я обещал ему помочь с поступлением в свое РВДУ. Еще я обещал Бычкову помочь съездить в отпуск домой, но только после выполнения этого задания. А пока мы находились на боевых, то мы лежали, скрючившись, на дне канавы, и я подшучивал над его желанием стать кадровым военным. Когда-то давно таким же образом подкалывали и надо мной. Я отслужил два года солдатом в спецназе, из них почти год в Афгане, и под самый дембель решил поступать в военное училище.
– Щас бежишь к стенке, я тебя прикрываю. А там с группой прикроете меня. Готов?
Давай!
В моем пулемете еще оставалось больше половины ленты с патронами, и их как раз хватило прикрыть отход Бычкова. Потом щелкнул затвор, патроны кончились, и лента упала на землю. Я не стал ее поднимать из грязи: засовывать ее было некуда, да и некогда. Минуты через три справа раздались длинные автоматные очереди, я выскочил из канавы и через минуту, а может и меньше, был под прикрытием каменной ограды. Здесь сидели почти все солдаты моей группы во главе с лейтенантом Винокуровым. Тут же был и комбат со связистом Костей. Перебежкин увидел меня и нарезал новую задачу:
– Сейчас будут отходить остатки второй группы. По сигналу ты со своей группой откроешь огонь по деревне.
Я зарядил пулемет последней лентой, солдаты взяли автоматы на изготовку, Костя Козлов крикнул что-то в микрофон рации, и из пулемета и автоматов начали извергаться пламя и пули. Последний аккорд нашей капеллы был мощным, но недолгим.
Патроны у солдат были почти на исходе. Но за это время последние несколько бойцов соседней группы успели выскочить из-под огня боевиков и сейчас они бежали уже не к ферме, а между нею и нашими развалинами, решив преодолеть это расстояние по кратчайшему пути.
Ствол у пулемета накалился от стрельбы, и я выстреливал короткие очереди.
Оставалось еще полленты, и комбат крикнул:
– Стреляй длинными, прикрывай Валеру.
Эти полленты вылетели очень быстро, и я сел за стенку, стараясь держать пулемет за ручку: сильно болела обожженная левая рука – где-то я схватился за раскаленный ствол.
– Ствол перегрелся. Начальник РАВ не примет его на склад, – крикнул я Перебежкину.
– Ничего. Я скажу – примет, – услыхал я ответ комбата.
Часть солдат второй группы, которые пробежались напрямик по открытому пространству, уже были почти в безопасности и теперь перебирались через заросшую камышом канаву. Перестрелка постепенно затихла. Я отдал пулемет солдату и отправил бойцов своей группы, оставшихся без патронов, на основные позиции, то есть к дневке. Я отдал кому-то и свой винторез и взял взамен АКМС и сейчас сидел на корточках и снаряжал патронами пустые магазины. Под стенками остались только я, Винокуров, Бычков и солдат Баштовенко. Патроны в картонных коробочках у нас быстро заканчивались, и мы снарядили почти все боеприпасы, когда между нами и фермой пунктиром разорвались гранаты от духовского АГСа. Кто-то из наших стал опять долбить по селу. Я же, снаряжая последними патронами магазин, смотрел на остатки второй группы, солдаты которой находились в ферме и теперь перебегали из одного края строения к другому, ближнему к нашим позициям. Я видел только головы солдат в черных вязаных шапочках и согнутые спины, перемещавшиеся в левый угол, где крайнее окно было заложено красно-коричневым кирпичом. Внезапно, прямо на моих глазах, на месте этого окна образовалось огненное ядро, и когда дым от этого взрыва рассеялся, то увидал, что кирпич, наглухо закрывающий окно, практически исчез.