Три соседних расчёта через дорогу соорудили жильё покруче. Такая же яма, как и у Волкова, была сверху закрыта досками. В ней было значительно теплее, чем у Витиного расчета, это плюс, но смрад от самодельной печки был такой, что делал пребывание в землянке для цивилизованного человека невыносимым. Поддубный только раз туда сунулся и пулей вылетел обратно. Но, похоже, личный состав адаптировался к такому уровню жизни, и ничего неприятного в ней для себя не находил.
Перекрёсток дороги и канала, возле которого стояло Витино орудие, почему-то стал излюбленным местом встреч самых разных делегаций парламентёров с той и с другой стороны, поэтому Поддубный видел всех участников этих переговоров, хотя и не слышал, из-за дальности расстояния, о чем они там говорят.
Как-то раз, пристроившись к теплому кружку контрактников, (угостили водочкой), около кухни, Витя услышал рассказ, к которому, как он с изумлением понял, и сам имел некоторое отношение. Тот "Урал", который встретился Вите в первую ночь под Первомайским, от перекрёстка махнул в прямом направлении. В поселке она побывала точно; как они догадались, что заехали совсем не туда - неизвестно. Водитель и его пассажир ситуацию не комментировали никак; но осведомлённые люди говорили, что с того случая у капитана стал дёргаться правый глаз, а у водителя - левый. Строго говоря, это были первые военнослужащие федеральных войск, вступившие в занятый радуевцами населённый пункт, который в виду превосходящих сил противника им тут же пришлось оставить. Витя хотя и смеялся, но свою вину чувствовал: "Надо бы было получше объяснить "усталой голове" обстановку; сказать, что впереди только противник". Теперь-то Поддубный твёрдо знал, что никакого противотанкового взвода поблизости не было, и что тот заблудившийся "Урал" с самого начала выбрал неверную дорогу. (Через пару месяцев и с самим лейтенантом Поддубным приключился подобный казус, но это уже совсем другая история).
В течение недели ещё раз подбросили машины со снарядами, добавив пищу для костра; а вот с взрывателями вышла заминка. Без специальных ключей заглушки из снарядов никак не хотели выкручиваться. Слава Богу, не у всех, но таких оказалось довольно много; приржавели, что ли. Так, с десяток снарядов оказались неподготовленными, а Поддубного это огорчало весьма чувствительно: непорядок он терпеть не мог, особенно в таком важном деле. Свою низкую техническую информированность в этом вопросе Виктор ощущал весьма болезненно; на военной кафедре как-то не уделили должного внимания вопросам ЗИПов, а так лейтенанту приходилось смотреть на незнакомый инструмент как барану на новые ворота. А ведь надо работать, учиться поздно; не у солдат же спрашивать, в самом деле - офицер-то он. Кое-какие полезные сведения удалось почерпнуть у юного начальника службы РАВ дивизиона лейтенанта Толи. И, по крайней мере, затвор у пушки Витя разобрать мог. Недостаток знаний приходилось компенсировать выдумкой и энтузиазмом. Но вытерли снаряды, честно сказать, спустя рукава.
-- Да ладно, то ли будет бой, то ли нет, - успокаивал лейтенанта сержант Волков, - надоело все. Хоть решали бы скорее что-нибудь.
Желание сержанта Волкова не так скоро, но сбылось: три раза назначали штурм и три раза откладывали. И вот наступил ТОТ САМЫЙ ДЕНЬ.
С утра было пасмурно. Несмотря на то, что на улице стоял январь, канал, из которого батарея брала воду, не замерзал. И оказался он, надо сказать, неожиданно глубоким и широким - как маленькая река.
Витя отправился умываться, (погода была тёплая), а также почистить зубы, - последний раз он был у стоматолога ещё в девятом классе, чем очень гордился, и ему совсем не светило добавить к больным коленкам нестерпимо ноющие зубы. Но процесс гигиенических потуг прервало не совсем ординарное событие, по крайней мере, раньше Поддубный такого не видел. Один из омоновцев быстро разделся до трусов и прыгнул в воду. И долго, (до отвисания челюстей у почтенной публики), плавал. Это вам не моржи - сиганут в прорубь и тут же назад. Нет! Здоровый этот парень плавал как на пляже. А когда, наконец, вылез, начал бегать вдоль берега, подпрыгивая, вытрясая из ушей воду, отфыркиваясь и довольно улыбаясь.
На солдат - срочников, кутающихся и дрожащих, это произвело ошеломляющее впечатление. Суета замерла: все смотрели на этого "Геракла" с открытыми ртами. Они не то, чтобы были морально унижены. Нет. Они были морально уничтожены. Стояли и молчали. Долго. Витя и сам почувствовал себя "рахитом", (очень болезненное чувство). Но потом один солдат вспомнил о своих обязанностях, затем другой, а потом и все вернулись к своим делам. Ну, не дано нам так!
Витя вернулся к машине, чтобы сложить вещи, а потом заглянуть к Ахмеду на кухню - не готов ли завтрак. У прапорщика пахло как всегда - пшённой кашей. "Черт, опять каша!" - с большим неудовольствием подумал лейтенант. После пайка из тушенки и консервов переход на каши доставил мало удовольствия. А чай без сахара просто добивал. Но хорошо было то, что кормили регулярно, и кухня была под боком.
Уяснив себе, что время до завтрака ещё оставалось, Витя пошёл на позицию. Не успел он дойти до вверенного расчёта, как что-то вокруг серьёзно изменилось. К частым полётам "вертушек" уже успели привыкнуть, но сейчас их рёв стал просто оглушающим и в линии домов Первомайского вспыхнул первый разрыв. Затем второй, третий... и пошло, и поехало.
-- К бою! - закричал лейтенант отчаянным голосом и тяжело побежал на позицию.
Когда он добрался до нее, то увидел, что бойцы пребывают в лёгкой растерянности. Никакого ОМОНа не было: их быстро перебросили куда-то на другую сторону села. Витю это не обрадовало, значит, атаки он не увидит. Справа, через дорогу, расчёты Зарифуллина уже открыли огонь по намеченным заранее целям.