Конечно, такие христианские поэты, как Пруденций и Павлин, имеют известные заслуги в своем роде; но они не могли начать собою эру возрождения литературы в обстановке христианского фанатизма или такого светского направления, которое делило с этим фанатизмом власть над христианской церковью и государством на Западе и на Востоке. Когда впоследствии началось оживление литературы, она гораздо менее охотно обратилась к названным благочестивым поэтам, чем к их современнику, язычнику Клавдиану, который хотя и не был крупным поэтом,но все же стоит среди второстепенных римских классиков довольно высоко.
Клавдиан образование получил греческое, а начал писать по латыни; возможно, что благодаря и этому обстоятельству он был избавлен от той искусственной бестолковости, которая стала обычным явлением у всех писателей Востока и Запада; необходимость думать на новом языке, возможно, сделала речь Кпавдиана более живой. Но Клавдиан по своим верованиям был целиком язычником.
Такие языческие мыслители, как Макробий и Симплиций, хотя они и не оригинальны по сравнению с комментируемыми ими авторами, заслуживают во многих отношениях большего внимания, чем их современники христиане. Если в проповеди Августина есть что-либо сохраняющее еще свою способность воздействовать на читателя, то это продукт его раннего философского нехристианского образования; у Амвросия вряд лиесть какая-либо серьезная или философская мысль, которой он не позаимствовал бы из языческой учености.
Боэций, последний из древних философов, был христианином только по имени и излагал свою ортодоксальную догму, как юрист стал бы излагать безразличный для него закон; когда ему пришлось в тюрьме писать свои «утешения», он вернулся к древней универсальной этике, отложив в сторону свою веру, как снятую с лица маску. Популярность его книги в мрачные века служит выражением удовлетворенности мыслящих людей этим позднелатинским трактатом, серьезно обсуждающим вопросы жизни и смерти в духе человеческих чувств и человеческой мудрости, без всякого намека на формулы священников.
В отношении науки и вообще образования христианство обнаружило возрастающие репрессивные тенденции. При утверждении христианства в каждом значительном городе в импе рии были еще классические школы, в крупных городах — много высших школ, хотя долгое время христиане старались использовать эти языческие по своему характеру школы, поскольку курс преподавания в них сводился почти только к литературе и риторике; однако, церковь дала им постепенно вымереть, не пытаясь даже создавать взамен этого христианскую систему воспитания, если не считать немногих богословских школ. Но на этом еще процесс угашения знания не остановился.
6 начале V века Феодосий II запретил всякого рода публичные лекции неофициальным учителям; а спустя сто лет Юстиниан ограбил и закрыл философские школы в Афинах, уничтожив таким образом последние следы высшей умственной жизни. Папа Григорий Великий фанатично отвергал литературное образование, на Востоке скоро стало ортодоксальным правилом, что мирянам не следует читать священных книг — единственной вообще доступной им литературы.
Наука стала синонимом ереси; усердные верующие в III в. об'явили ее нечестивой, а в VI в. Козьма Индикоплевсг — путешественник по Индии, христианин несторианского толка, отвергает языческое учение, что земля круглая, и доказывает, с точки зрения религии, что земля продолговатая плоскость. Медицина при язычестве сделала большие успехи, и Антоний Пий дал всей империи муниципальных врачей; но христиане, видевшие во всякой науке ересь, ставили молитву и заклинания выше лечения.
Храмы-школы Асклепия были закрыты вместе с прочими языческими храмами, и медицина фактически вымерла при христианах; впоследствии маврам пришлось вновь ее открыть в научных преданиях древней Греции. Григорий Великий оказывается суеверным, как невежественный азиат.
Мир тогда больше всего нуждался в новом развитии науки и в реальных знаниях вместо риторики; но роковым образом христианство выдвинуло убеждение, что всякое жизненно-необходимое знание заключается в христианстве. Вместе с тем религиозное умонастроение, видевшее в благочестивом обмане служение богу, почти совсем уничтожило разумное понятие об истине; прошла тысяча лет, прежде чем показания людей вновь обрели достоверность показаний Фукидида, и человеческое суждение поднялось над грубым легковерием.