— Это за то что назвала меня жирной.
Шлёпаю её по заднице и смеясь от обиженного визга поднимаю руку.
— Хватит!
— Будешь знать как обзываться. На.
— Да ты совсем охренела! Я же освобожусь и кабздец тебе устрою. Ты у меня…
— Еще!
— Уй! Ты чего так лупишь? Больно же. Я…
— Ещё…
— Светлана Михайловна! — залетает в кабинет Некрасова. — Ой… Я кажется не вовремя… Я…
— Пшла, — скидывая Ларису, телепортируюсь на стол и смотрю на Лену глаза которой жёлтые и шире очков. — Итак. Прежде чем врываться в кабинет главы института и своей непосредственной начальнице, надо постучать в дверь. Дождаться приглашения и только получив его входить.
— Извините, Светлана Михайловна. Но дело очень срочное.
— Слушаю.
— Моя младшая сестра Оля. Она серьёзно больна. А ещё…
— Мы не сможем передать ей лекарство. Это запрещено.
— Она умирает, — шмыгает носом Лена. — Она на пятом месяце беременности. У неё двойня. А врачи в том мире ничем помочь не могут. Она уже…
— Выйди.
— Светлана Михайловна! Я…
— Выйди и подожди в коридоре. Нам посоветоваться надо. Ну, Лариса Сергеевна Лузерова. Что скажете?
— Скажу что за такое коверканье моей фамилии выдеру тебе все космы. А Лене… Я бы ей помогла. Хорошая она.
— Это потому что она с Машей сдружилась? Я ведь права?
— И по этому тоже, — фыркает Лариса.
— Иди, обрадуй Лену и готовь палату. Я доложусь наверх. Что стоим, кого ждём? Ай, да ну тебя.
Телепортирую Ларису в коридор. Беру телефон, набираю номер. Дожидаюсь ответа…
— Иосиф Виссарионович, началось. Мы наконец-то дошли до ключевой точки.
— Наконец-то, — ворчит Сталин. — Я уже переживать начал. Светлана Михайловна, действуйте по плану. Спасибо и удачи.
— Служу Советскому Союзу.
Хи-хи! Ну вот. Ну вот! Ещё немного и всё решится! Ура!
Москва. Кремль. Сталин.
— Ихи-хи! Я же говорила? — летая по кабинету хихикает Тень. — А ты сомневался.
— Просто в это трудно поверить. Но да, признаю, ты как всегда права.
— Не всегда, — садясь на стол вздыхает Тень. — Я тоже могу ошибаться. Могу не видеть очевидного. Вглядываясь в линии истории, переплетения судеб и множество вариантов могу неправильно истолковать. Я вижу мир по-другому.
— Как именно?
— Ну… Я попробую объяснить. Представь себе аквариум. Такой серьёзный, два на два метра и два глубиной. А в нём красивая паутина из разноцветных нитей. Теперь на эту паутину наложи тысячу таких же, но отличающихся цветом, размером и узором. Представил? Теперь возьми тысячу разноцветных красок и залей их в аквариум. Представь что снизу загорается огонь. Краски, постоянно перемешиваясь, но не смешиваясь приходят в движение. Они кипят! Нити паутины движутся, меняют цвет, одни рвутся и связываются с другими. Другие вовсе исчезают. Третьи появляются. А теперь представь что ты видишь аквариум со всех сторон сразу. Сложно?
— Очень, — мотает головой Сталин. — Невероятно…
— И вот так, я вижу не мир, не планету, не страну и даже не взрослого человека. Так я вижу новорождённого. Людей миллиарды, в галактике сотни тысяч обитаемых миров. Во Вселенной живых существ неисчислимое множество. И всё это я вижу. Конечно, я могу сфокусироваться на планете, стране, группе людей или даже на отдельном человеке. Но, как думаешь, насколько сильно мне приходится напрягаться, чтобы в такой дьявольской мешанине рассмотреть судьбу даже одного человека? Вы, существа удивительные, вы постоянно движетесь. Одни вперёд, другие назад. Вы всё меняете. Постоянно. Поступок, действие, слово и даже мысль меняют историю. Думая с чем будешь пить чай, с мёдом или вареньем, ты шатаешь и баламутишь историю. Свою и окружающих. Представь какие последствия вызовет настоящий, требующий ответственности поступок. Но я не жалуюсь и не жалею. Разве птица может жалеть о том что у неё есть крылья. К тому же, я всегда могу закрыть глаза и расслабиться. Правда расслабляться не время.