— Влад, — встаёт Горчаков. — Это совсем не обязательно. Товарищ комфронт…
— Товарищ комфронт сомневается, — щурится Владислав. — И правильно делает. Времена нынче сложные, тяжёлые. Мы пойдём, сами устроимся, как что-нибудь решите — позовёте.
Влад встаёт, кивает и вместе со своими выходит из блиндажа. Горчаков уходит определять их. Я же… Странное ощущение. Его жесты, голос, движения. Ведёт себя как хозяин положения. Чувствую себя… Он смотрит на меня как на неразумного ребёнка, а разговаривает только из вежливости. Совсем не потому что мы нужны ему, а потому что…
— Фух, тяжёлый он всё-таки человек, — заходя обратно выдаёт Горчаков.
— Это да. Ну, что скажешь, Денис Матвеевич?
— Абвер, — выдаёт один из особистов.
— Ой, закройся, — мощится Горчаков. — Абвер он тут увидел. Сопляк. Абвер не дураки. Да и не сходится.
— Чего не сходится?
— Да всё не сходится, товарищ комфронт, — отмахивается Горчаков. — Если даже так, то зачем им своих же уничтожать? Я видел этих ребят в деле, немцев они крушили без колебания и с особой жестокостью. А то как с Мартой, начальницей лагеря и замом Нойманном расправились… Это отдельная тема. Нет, немцы так поступить однозначно не могли.
— А что если это актёры переодетые? — спрашивает второй особист.
— Ну да, актёры, — прикурив кивает Горчаков. — И в лагере, и на фронте, и в поездах. Всех актёров согнали и приказали играть до смерти. А что, логично… Но нет… Вот что, товарищ комфронт, сообщить об этом необходимо. Донесение я сейчас напишу и отправлю. Нам же… Хм… Понимаете, ему нет смысла обманывать нас. Если бы они хотели навредить, точно могу сказать, нас бы уже не было.
— И что нам делать?
— Ждать, — разводит руками Горчаков. — Больше мы ничего не сделаем. Ещё нам надо постараться не провоцировать их. Влад не такой доброжелательный каким кажется. Он заключённого за оскорбление жены убил и ни грамма не сожалел об этом.
— А про эти рассказы о Императоре и других мирах что думаешь?
— Не знаю, — вздыхает Горчаков. — Хотя… Вы, товарищ комфронт, в глаза ему посмотрите. Не знаю как вы, но я там обмана не вижу. Я ему верю. А ещё я надеюсь, что у нас всё получится и Влад поможет нам победить. Ладно, пойду донесение писать. Завтра поговорим. Ну, а вы оба два, что стоите? Заняться нечем? Так я вам сейчас быстро досуг организую. Окопы копать, укрепления восстанавливать. Чего побледнели? За мной желторотые.
Особисты уходят, сижу за столом, подозреваю себя в том, что спятил. Потому что такого быть не может, потому что не может. Или… За четыре года, я видел всякое. И случаи разные, и можно сказать чудеса. Но чтобы так. И ведь я ему верю. Не знаю почему, но уверен в том, что не может он врать. Но сомнения…
Просидев так несколько часов, точнее до утра, решаю посмотреть как устроились гости, выхожу из блиндажа, поправляю шинель и замечаю что на улице заметно потеплело. Дует приятный тёплый ветер, небо затягивает тяжёлой светящейся фиолетовой дымкой, которая создаёт по-настоящему сказочную атмосферу. Цвета меняются.
— Наверное из-за взрыва, — мотнув головой заключаю и сразу понимаю куда идти.
Здесь, прям рядом, стоит небольшой каменный домик. Не из отдельных блоков, а полностью. Как будто его вытесали из огромного камня, ну или он вырос сам.
Подхожу ближе, смотрю на пару часовых у входа, стучу в дверь…
— Кто тама? — слышится из-за двери хриплый голос Осипа.
— Генерал Быстрицкий.
— Ты в гости или по делу?
— Ты? Кхем… Я просто так.
— Просто так пущать не буду. Зайди к вечеру.
— Осип!
— А? Извините, товарищ генерал, Осип у нас шутник. Вы проходите.
Дверь открывается, как я понимаю Ломакин, заводит меня внутрь и ведёт вниз по лестнице. А там… Там настоящие хоромы. Широкий коридор, множество дверей, всё из камня. Подсвечено всё красивыми фиолетовыми кристаллами. Пахнет чем-то вкусным, вроде как молоком, слышатся едва различимый женский смех.