3. Все чины, состоящие в Амурской экспедиции, поступают под начальство контр-адмирала Завойко.
4. Главною квартирою всех наших войск назначается Мариинский пост".
Каждому было ясно, что такое назначение являлось, по сути, устранением Невельского от активной деятельности и предваряло его фактическое удаление с Дальнего Востока. Так оно и случилось. Как уже говорилось, перемены в отношении генерал-губернатора к мореплавателю наметились еще в 1854 году. И это тотчас заметили окружавшие их люди. Характерно в этом отношении письмо Н. В. Буссе своему полковому товарищу М.С. Корсакову от 14 декабря 1854 года. "Ты уже знаешь, — писал он, — что Н.Н. (Муравьев. — А.А.)хочет перевести Завойку на устье Амура. Тебе я прямо высказываю свои мысли. Невельской не годится теперь для Амура, его время прошло. Теперь надо человека положительнее (значит, Невельской уже считался "отрицательным" в близких к губернатору кругах. — А.А.).Завойко хорош. Я уже давно тебе говорил это. Но еще есть край, о котором надо озаботиться, — это Забайкальская область. От нее много зависит успех на Амуре. Запольского не знаю, но, кажется (видите ли, Буссе кажется! — А.А.),он плох. Послушай, Миша, скромность в сторону — ты должен быть Забайкальским правителем, все равно под каким именем".
Можно сказать, что Буссе оказался почти что пророком: Корсаков стал войсковым атаманом и губернатором Забайкалья, а сам Буссе — первым губернатором образованной (многие шутили — специально для него образованной) Амурской области. Вот так, келейно, почти по-домашнему решались вопросы огромного политического значения, так раздавались губернаторские и иные должности даже при таком незаурядном человеке, каким все же, несомненно, являлся Н.Н. Муравьев. Умный и решительный политик и вместе с тем — облеченный огромной властью сановник Муравьев, естественно, чем дальше, тем больше не выносил людей, чрезмерно, по его мнению, проявляющих инициативу или недостаточно четко проводящих в жизнь его предначертания. Такими стали Невельской, а вскоре и Завойко, Обоих он решил убрать отсюда, но, разумеется, отнюдь не доводя дело до скандала. И потому Муравьев сначала с почетом провожает Невельского, а уж затем находит способ сделать то же самое с Завойко — тот понял сам и попросился уехать по болезни.
Генерал-губернатор откровенно делится намерениями со своим родственником и приближенным Корсаковым в письме от 25 февраля 1855 года: "Для успокоения Невельского я полагаю назначить его при себе исправляющим должность начальника штаба; Завойку начальником всех морских сил, а тебя — всех сухопутных, разумеется, по прибытии твоем в Кизи, для дел же будут при мне дежурный штаб-офицер по морской части Оболенский и по сухопутной не знаю еще кто. Таким образом Невельской с громким названием не будет никому мешать и докончит свое там поприще почетно (подчеркнуто Муравьевым. — А.А.)". Муравьев достаточно тонко провел задуманную "операцию". Возле него остались только достаточно послушные люди. К таким в первую очередь относились Корсаков, Буссе, Кукель, Венцель и каким-то чудом уцелевший Казакевич — видимо, чтобы управлять Приморским краем, все-таки желательно было держать там настоящего моряка.
Уезжая 19 октября из Аяна, куда он добирался из Николаевска на американском паруснике "Пальметто", дважды благополучно избежав опасности попасть в плен (англо-французская эскадра продолжала крейсировать у наших берегов), Муравьев еще раз напомнил в письме к Завойко, "чтоб Невельского никаким делом не обременять, а иметь его в виду как частного человека, проживающего в Мариинском посту, которому мы обязаны оказать всякое содействие… он у нас только в гостях на эту зиму…". Дело в том, что и Невельской и Завойко не сумели своевременно уехать: шхуна "Восток", на которой они намеревались попасть в Аян, не смогла выйти из Мариинского и там зимовала. В итоге Невельской остался "частным лицом", числясь начальником несуществующего штаба, поскольку Муравьев-то уехал, а Завойко волей-неволей пришлось еще целую зиму исполнять в Николаевске обязанности губернатора. Он ждал на смену себе Казакевича, но тот был все еще в Америке. Притом ни для кого не было секретом, что назначение свое он принял весьма неохотно и оговорил его срок — не более чем на два года.
Генерал-губернатор возвратился в Иркутск в конце декабря 1855 года. К этому времени по его представлению правительство утвердило образование Приморской области, в состав которой вошли прежняя Камчатская область, Охотское побережье и Приамурье. Центром области стал Николаевск, а первым военным губернатором утвержден Казакевич. Именно в это же время из состава Забайкальской области была выделена Амурская область, губернатором которой, как уже говорилось, стал Буссе. Все произошло так, как и было задумано.
Муравьев отправился в Петербург, где за это время произошли большие перемены: на трон вступил вместо умершего в феврале 1855 года Николая I его сын Александр П. В столице появился возвратившийся из Америки Казакевич, который был очень нужен генерал-губернатору. Темой их бесед стала организация Приморской администрации, устройство в Николаевске механических мастерских для ремонта кораблей, очередной сплав по Амуру. Его предстояло возглавить Корсакову. А Казакевич должен был воспользоваться этой возможностью для того, чтобы попасть в Николаевск. Кроме того, в связи с заключением 30 марта 1856 года в Париже мирного договора, знаменовавшего собой окончание Крымской войны, возникла необходимость возвратить в Забайкалье войска с устья реки. Обременительно стало содержание войск и на Камчатке. Одновременно надо было продолжить переселение крестьян, открыть по Амуру зимнее почтовое сообщение, организовать по нему пароходное движение летом и наладить переброску в Николаевск различных грузов.
Таковы были главные задачи сплава 1856 года, в котором Муравьев не принимал участия. После Петербурга он побывал в Карлсбаде (ныне Карловы Бары), где ему предстояло заняться лечением своей застарелой лихорадки, приступы которой все чаще давали о себе знать, а потом оттуда — во Францию, в По, где уже ожидала его Екатерина Николаевна. Но за границу Николай Николаевич — и это характерный штрих — уехал не прежде, чем было получено известие о мире. 19 марта он писал из Петербурга Корсакову, который оставался за него: "Отправляю к тебе, любезный друг Михаил Семенович, нового адъютанта моего подполковника Моллера, одного из храбрейших кавказских офицеров (притом родственника — отец Муравьева был женат вторым браком на дочери адмирала Моллера. — А.А.)— он везет в Иркутск новости о подписании в Париже мира, вчерашнего, т. е. 18-го числа, пробудет в Иркутске не более одних суток и отправится потом прямо туда, где ты находишься (то есть где-то на Амуре со сплавом, который Корсаков возглавлял. — А.А.).…Главное дело, чтобы войска наши пораньше оттуда возвратились…" Напоминая Корсакову, как ему вести себя с китайцами, Муравьев подчеркнул: "Не сомневаюсь, что ты сумеешь обойтись с китайцами согласно высочайшей воли и даже естли бы они выдумали загородить тебе дорогу своими джонками, то продолжай итти безостановочно, не делая им никакого вреда: а если они станут стрелять, то скажи, что будут отвечать за это перед своим правительством, и письменно объяви об этом в городе".
В следующем письме, от 29 марта, как бы оправдываясь, что он не в Иркутске, генерал-губернатор пишет: "Странно мне отправлять Амурскую экспедицию без меня, но я очень хорошо сделал, что остался здесь до мая, во-первых, ожидал окончательных сведений о заключении мира, а во-вторых, буду свидетелем всех тех перемен, которые должны совершиться в течение будущего месяца: Нессельроде уходит, Долгорукий тоже, Брок тоже, все это говорит положительно…" Все упомянутые в письме перемены были связаны с коронацией, которая предстояла в Москве летом. Из-за нее Муравьев не слишком долго пробыл за границей. В августе он возвратился в Петербург, а к концу 1856 года был в Иркутске.
ГРАНИЦА НА АМУРЕ