Внезапно понимаю, что во всём происходящем не хватает деталей. Важных, ключевых деталей. Я не помню внешность ни одного из противников. Ни их лиц, ни особых примет. Все они словно вылеплены из серого пластилина — безликие, на одно лицо. Без шрамов, без татуировок или иных отличительных черт. Здоровяк и мелкий. Мужчина и девушка. Ближник и снайпер. Архетипы, а не разумные существа. Откуда они вообще взялись? Как прошли через охранные посты Дипломатического квартала?
Почему я не слышу криков раненых мирных жителей? Шальные пули и плазменные сгустки непременно должны были задеть случайных прохожих. Но вокруг лишь оглушительная какофония выстрелов и взрывов. Ни заполошного воя сирен, ни грохота рушащихся зданий.
От этого осознания по спине пробегает холодок. Что за чертовщина здесь творится? Неужели?..
Стиснув зубы, вскидываю голову и ищу взглядом ближайшую рекламную вывеску, на которую обратил внимание по пути на заседание Содружества. Фигуристая девица сжимала яркий напиток и призывала освежиться.
Сейчас же яркие неоновые буквы переливаются всеми цветами радуги, назойливо лезут в глаза, но стоит сфокусировать на них взгляд, и символы теряют всякий смысл. Распадаются на бессвязный набор закорючек и загогулин. Точно мозаика, собранная пьяным ребёнком.
Ещё один выстрел отбрасывает меня назад, но, игнорируя боль, перевожу взгляд на другую голограмму. Та же ерунда — ни слога не разобрать. Этого просто не может быть в реальности.
Если только…
Если только я не в реальности.
Тихий, язвительный смешок.
Столь знакомый и такой же ублюдочный.
Вот почему все происходящее кажется таким неестественным. Вот почему я не мог разобрать текст на вывесках. Во сне происходит понижение активности областей мозга, отвечающих за обработку визуальной информации, в том числе распознавание букв и слов. Этот случайный факт я почему-то чётко запомнил, встретив его в одной книжке.
Значит, я сплю, и это мой кошмар.
«Наконец-то дошло, Егерь? — ехидный голос впивается прямо в мозг. — А я уж думал, ты так и будешь бестолково драться, пока тебя не порежут на ленты. Признаю, ты отыграл знатное представление. Столько драмы, столько эмоций. Тебе стоит ценить то, что имеешь, — наставительно произносит он. — Один злополучный день, и ты легко лишишься всего. Вся заработанная слава, всё богатство разом потеряет смысл».
Кажется, он говорит на собственном опыте.
Шёпот Шелли в моих ушах:
«Он болеет. Ему плохо. Сны — это его единственная… Отдушина. Он получает деньги. Много денег. Но они ему не нужны. Ему хочется думать, что он лучше, чем есть. Это не так».
Чёрт возьми! Я ведь знал, что мне нельзя спать! Видно, даже моих сил не хватило, чтобы противостоять неумолимой усталости. И теперь я плачу за это.
— Чего ты хочешь, ублюдок? — цежу сквозь зубы.
Вместо него отвечают мои друзья. Фальшивые трупы вдруг поднимаются и неестественно кривляясь, с вывернутыми суставами, устремляются ко мне.
— Егерь, как ты мог, — шепчет разорванными губами Драгана. — Ты не уберёг нас!
— Слабак! — плюётся кровью Шелкопряд. — Из-за тебя мы погибли.
— Я доверил свою жизнь тебе, но ты подвёл, — стонет Романов, держа в руках собственную смятую голову.
Из подворотен и тоннелей выплёскиваются новые порождения кошмара — гротескно изломанные, нашпигованные лезвиями твари, в которых лишь с трудом угадываются живые существа.
«Время разговоров прошло, друг мой. Лучше тебе умереть прямо сейчас, иначе мне придётся взяться за твоё окружение, как желает заказчица, но, как по мне, это слишком грубо. Я работаю тоньше. Поэтому, просто закрой глаза».
Мир вокруг плывёт и искажается, враги множатся и обретают чудовищные, противоестественные формы. Стены домов корёжатся и гниют на глазах, с неба хлещет кровавый дождь.
Я стреляю из последних сил, почти вслепую, давно перестав целиться. Руки и ноги будто налиты свинцом, в глазах двоится от усталости. Усталости искусственной, порождённой воле господина этих мест.
Каждый новый противник кажется все более устрашающим и могучим, словно в насмешку над моим бессилием. Где-то на грани сознания теплится понимание, что все это лишь морок. Как трудно помнить об этом, когда от боли плавится рассудок.
Спотыкаюсь, падаю на одно колено. Чудовищная тварь, похожая на помесь краба и богомола, заносит надо мной лапу. Из последних сил вскидываю револьвер, но он лишь сухо щёлкает — кончились патроны. Тварь скалится и обрушивает смертоносное лезвие.