– И еще один вопрос. Недуг Иден – эта самая Аддисонова болезнь, – она страдала от него всю жизнь?
Мерседес промолчала, затем произнесла:
– Она заболела уже в юношеском возрасте. Полковник кивнул, его умные глаза не отрывались от Мерседес.
– Нам следует не откладывая договориться о том, что мы им ответим, – сказал он. – Завтра к находящемуся в моей комнате телефону мы подключим магнитофон. Начиная с этого момента на все звонки отвечать буду я. А пока мы должны приготовиться к наиболее вероятному развитию событий. Надо разработать тактику действий. Мы должны условиться о наших ответных шагах. С вашего согласия, я сейчас же начну вас инструктировать.
Тусон
Впервые за все время операции его охватывает паника.
Чем бы там она ни болела, ее состояние становится критическим. Она находится в сознании, но из-за стучащих зубов и трясущихся конечностей едва может говорить. Она похожа на марионетку, которую дергают за ниточки безумные демоны.
Именно эта безудержная дрожь и пугает его больше всего.
Он дает ей таблетки, и она жадно глотает их, захлебываясь водой. Он накрывает девушку еще одним одеялом. В ее глазах неподдельный ужас. Но ее пугает не его присутствие, а то, что происходит сейчас с ней самой. Чувствуя, как внутри у нее все трясется, она беззвучно рыдает.
Не в силах ничем помочь, он садится на край постели. Одежда девушки и простыни мокрые от пота. Ее волосы слиплись. От нее исходит отвратительный запах.
Он кладет руку ей на лоб. Ее кожа ледяная, покрытая бисером пота. Когда он прикасается к ней, она вскрикивает, словно у нее оголены нервные окончания.
– Пожалуйста, дай мне еще чего-нибудь болеутоляющего.
– Что у тебя болит?
– Спина. Ноги.
– Спина и ноги? – Он неотрывно смотрит на нее. – Что еще?
– Желудок. Боже, мне так плохо. О Боже!
– Ты знаешь, что с тобой происходит?
– Мне страшно. Я умираю.
Ее дрожь передается и ему. Он чувствует, как его тело тоже начинает трястись.
– Ты не умрешь!
– Вынеси меня отсюда.
– Что?
– Брось меня около какой-нибудь больницы, – робко просит девушка. Она поднимает на него глаза – безумные зеленые глаза во впавших глазницах. Когда-то она была красивой. Но сейчас она страшнее смерти. – Завяжи мне глаза как тогда, когда ты привел меня сюда, и…
– Нет.
– Ну пожалуйста, – плачет она, – отпусти меня.
– Ты останешься здесь. – Он старается говорить спокойно. – Я никуда тебя не выпущу. Ты либо поправишься, либо умрешь.
– Я не вынесу! – Ее лицо искажает гримаса боли, ее пальцы, словно когти, впиваются в его руку. – Ты не смеешь допустить, чтобы я умерла. Не смеешь! Не смеешь!
Ее голос срывается на визг. Это приводит его в ужас. Она будто потеряла рассудок. Он отчаянно пытается вырваться.
– Убери руки! – рычит он.
Ее ногти впиваются еще глубже.
– Пожалуйста! – снова и снова повторяет она. Слезы ручьями текут по щекам. – Пожалуйста! Ну пожалуйста! Отпусти меня. Мне нужна помощь. Разве ты не видишь, что со мной творится? Не дай мне умереть. Я больше не могу все это терпеть! Не могу!
Он наконец вырывается и, вскочив, прислоняется спиной к сложенной им кирпичной стене. Он дрожит почти так же, как и она.
– Что это? – задыхаясь, спрашивает он. – Чем ты больна? – У него в голове проносится кошмарная мысль: «А если она заразная? Если это какая-нибудь смертельно опасная лихорадка, вроде той, что свирепствует в Азии?» Он прикасался к ней. Ощущал ее дыхание. – У тебя что-то серьезное. Я могу принести более сильные лекарства, чем болеутоляющие таблетки.
У нее на лице серебрятся бусинки пота.
– Дай мне кодеина.
– Нет. – Он пытается взять себя в руки. – Я достану тебе лекарство. И принесу еду.
– Я не могу есть.
– Ты должна. Я приготовлю суп.
– Я не смогу его съесть.
– А что сможешь, черт тебя побери?
– Шоколад. Принеси мне шоколад. – Безумные глаза прожигают его насквозь. Ее лицо ужасно.
Он открывает дверь и выскакивает наружу. Оказавшись за пределами каморки, тяжело приваливается к стене. Его трясет, он изможден. Ему кажется, что все это происходит в каком-то кошмарном сне. Когда он купит антибиотики, то будет принимать их вместе с ней. Одному Богу известно, что у нее за зараза. Нетвердой походкой он идет к лестнице.
Уже на ступеньках он оборачивается и смотрит на дверь каморки. Запертая там девчонка все больше начинает его пугать.
Коста-Брава
Из кухни пришла Майя, держа в руках поднос с завтраком. Апельсиновый сок, черный кофе и свежеиспеченные пирожные. Мерседес сидела в постели и читала газету. Шторы уже были раздвинуты, и утреннее солнце заливало спальню мягким светом.
– Доброе утро.
– Доброе утро, querida. – Мерседес выглядела утомленной, лицо осунулось.
– У тебя усталый вид, – сказала Майя, наливая кофе. – Плохо спала?
– Да, неважно.
– Когда должен позвонить Доминик?
– Минут через пятнадцать.
– Думаешь, он сообщит что-нибудь утешительное?
– Я просто надеюсь получить ответы на кое-какие вопросы. А ничего хорошего я от него не жду.
– Я тут думала об Иден… Когда она вернется, может быть, тебе стоит попробовать изменить ваши отношения. Проявить больше участия в ее жизни. И я могла бы помочь. Я ведь гораздо ближе ей по возрасту, чем ты или ее отец. Знаю, подругами нас назвать нельзя, но и враждебности друг к другу мы не испытываем. По крайней мере, мы никогда не ссорились. Возможно, я смогла бы уговорить ее принять твою помощь, обратиться в какую-нибудь… – Она замолчала, стараясь подыскать подходящее слово. – …в какое-нибудь учреждение.
– Мы ведь уже пытались, помнишь?
– Но теперь совсем другая ситуация…
– Давай сначала вернем ее, а там уж будем думать обо всем остальном.
Кивнув, Майя вышла.
Как и предполагала Мерседес, ван Бюрен позвонил через пятнадцать минут.
– Так вот, – заявил он, – на ранчо ее нет. В доме бедлам. Мигель говорит, что в этом нет ничего необычного.
– А никаких следов борьбы не обнаружил?
– Нет. Как и никакой записки. Все выглядит так, словно она просто вышла из дома. Правда, я нашел в спальне ее аптечку – целый набор шприцев.
– Это бы она не забыла.
– Если только у нее нет запасного.
Мерседес устало прикрыла глаза.
– А что сказал Мигель?
– Похоже, последние дни его больше всего занимала одна пуэрто-риканская телочка лет девятнадцати. Ее зовут Иоланда. Он говорит, что она его новая экономка. А всю остальную прислугу он уволил. На прошлой неделе они с этой Иоландой мотались в Мехико. Но он клянется и божится, что видел Иден перед самым их отъездом. Говорит, что, как только вчера вернулись, он сразу пошел навестить ее, но она уже слиняла.
– Он отсутствовал пять дней? И за ранчо больше никто не присматривал?
– Никто.
– И именно в это время они ее похитили, будто заранее все предусмотрели.
– То, что Мигель трахает эту девку, еще не означает, что Иден похитили.
Некоторое время Мерседес молча сидела, стараясь переварить услышанное. Иден оказалась всеми брошенной – и отцом, и Мигелем. И матерью. Она была предоставлена самой себе. Зрелая ягодка, которую оставалось только сорвать.
Как мог Мигель так поступить?
Ему доверили охранять Иден. Денег, которые Мерседес платила за это, было вполне достаточно, чтобы до конца своих дней он ни в чем не нуждался. А он не оправдал ее доверия.
А не замешана ли во всем этом пуэрто-риканская девчонка? Что, если она является частью тщательно продуманного плана? Или все это лишь случайное совпадение?
Кипя от злости, Мерседес с горечью осознала, что, в конце концов, во всем виновата прежде всего она сама. Ее сентиментальность и беспечность. Она ошиблась, посчитав, что Мигель способен обеспечить необходимый присмотр за Иден.
Когда-то Мигель был твердым как скала, преданным человеком, делавшим для Доминика всю самую грязную работу. Но теперь он уже стал совсем другим – обленился, зажрался, размяк от безделья…