Она жила в той маленькой девочке. Там жила ее душа, нечто такое, что делало ее отличной от других. Точно так же душа была и у мамы, и у папы. И у других посетителей магазина. И у продавщиц. И у всех в Париже. И у всех на свете. Миллионы душ, и все неповторимые, все разные. От подобных мыслей голова идет кругом, и все же это не имеет значения, потому что не имеет значения, сколько их, других людей, так как ты все равно остаешься только собой, ведь ты – это Иден.
Прескотт
– Я вовсе не думаю, что у тебя нет способностей, – говорит мисс Гривз, вручая ему дневник и складывая руки на груди. – Ты умный мальчик. Однако не скажу, что ты самый общительный ребенок, которого мне когда-либо доводилось учить. Ты всегда был очень замкнутым, правда?
Опустив глаза, Джоул разглядывает коричневые мужские ботинки на ногах мисс Гривз. Он не знает, что ответить.
– Что ж, может быть, ты и рак-отшельник, но голова у тебя варит. Нам это известно. Просто ты перестал стараться. На твои тетради стыдно смотреть. Пишешь как курица лапой. Я все делаю, чтобы тебе помочь, Джоул. Даю тебе больше времени, чем другим. Но ты просто-напросто не стараешься.
Он на мгновение поднимает свои странные наивно-застенчивые глаза и шепчет:
– Я стараюсь.
– Ты в этом уверен?
– Да, мэм.
Учительница смотрит на понурую голову, не понимая, что происходит с ребенком. Она не любит преподобного Элдрида Леннокса и его зловредную тощую жену. Сама-то она пресвитерианка и до суровых религиозных течений, вроде того, которому привержен преподобный Леннокс, ей нет никакого дела.
Мисс Гривз, конечно, немного жаль, что семья священника находится в таких стесненных обстоятельствах. Но, с другой стороны, если бы преподобный Леннокс был более доброжелательным к своей пастве, ему обязательно воздалось бы сторицей.
Вот мальчика ей жалко. Наверное, нелегко расти в мрачной атмосфере доведенного до крайности религиозного фанатизма. Только одному Богу известно, какой матерью может стать женщина, скрывающая свой злобный нрав и свою духовную ничтожность под маской праведности и благочестия.
Но это уже не ее дело. Ее дело дать ребенку знания, и она посвящает себя этой цели с той непреклонной самоотверженностью, на которую способны только школьные учителя маленьких провинциальных городков.
– Ну, раз ты уверен, что стараешься, значит, должна быть какая-то другая причина, – решительно говорит мисс Гривз. – На следующей неделе я попрошу нашего школьного врача осмотреть тебя. Особенно проверить твое зрение. Хорошо?
– Да, мэм, – снова шепчет мальчик.
Он выходит на залитый солнцем двор. В воздухе висит слабый запах креозота. Дождя не было уже несколько месяцев, и все вокруг покрылось тонким слоем пыли.
Пора домой. Надо пройти милю. Жаль, что не пятьдесят.
Мать даже не пытается больше скрыть свою ненависть к нему. Эта ненависть в ее глазах, в ее голосе. Она попрекает его каждым куском, каждым дюймом, который он занимает в доме. Чтобы избежать ее гнева, он должен быть нем и неподвижен. Отец его просто не замечает. Все его помыслы обращены к Господу. Но мать сделала Джоула своим козлом отпущения.
Он прекрасно знает, что такое козел отпущения. Это такое существо, на которое другие сваливают собственные грехи.
«…а козла, на которого вышел жребий для отпущения, поставит живого пред Господом, чтобы совершить над ним очищение и отослать его в пустыню для отпущения и чтоб он понес на себе их беззакония в землю непроходимую». Пятикнижие Моисея, Левит, 16.10.
Если бы только он мог, как козел отпущения, уйти в землю непроходимую и никогда не возвращаться. Но непроходимая земля – это пустыня. А это значит смерть. Пустыня убивает.
Он останавливается и открывает дневник. Искоса, с опаской, прищурившись, смотрит на сделанные там записи. По спине пробегает холодок.
Арифметика – плохо.
История – отвратительно.
География – очень плохо.
Рисование – воображение имеет, но крайне неаккуратен.
Природоведение – слабо.
Английский язык – должен больше стараться. Религия – удовлетворительно. Общие замечания: все учителя чрезвычайно обеспокоены успеваемостью Джоула. Если он не начнет как следует заниматься, то наверняка не сможет сдать экзамены.
Но как он может начать как следует заниматься? В его жизни нет ничего, кроме работы и наказаний. У него нет никаких игрушек, если не считать куска воска. Нет друзей. К горлу подкатывает комок. Он не может заниматься лучше, чем он занимается сейчас. Это невозможно.
Он боится нести дневник домой.
Он долго сидит в тени деревянного забора. Затем, отчаявшись, решается и тащится в дом, чтобы предстать перед отцом с матерью.
Кто воздаст ему за те годы, которые пожирали саранча, черви, жуки и гусеница?
Пока бушует буря, Джоул, сжавшись в комок, забивается в угол. Отец сидит суровый, на коленях – Библия. Мать и мисс Гривз сцепились не на шутку.
– Меня удивляет ваше заявление, – скрипит мать. – Прийти в наш дом с таким грязным обвинением!
– Вот заключение врача, миссис Леннокс. – Бумага слегка дрожит в протянутой руке мисс Гривз. – Прочитайте сами.
Мать отбрасывает листок в сторону.
– Вы не имели права без нашего разрешения давать этому шарлатану осматривать нашего ребенка.
– По закону штата Аризона у меня есть право вызывать в школу врача, если мой ученик нуждается в медицинской помощи…
– Другими словами, если родители жестоко обращаются со своим ребенком.
– Совершенно очевидно, что у Джоула не все в порядке со здоровьем. Даже если не брать во внимание тот факт, что у него плохое зрение и ему нужны очки, а его тело постоянно покрыто царапинами и синяками.
– Джоул крайне неловкий, – подает голос отец. – Он вечно на все натыкается.
– От этого не может быть столько синяков!
– Не смейте кричать на моего мужа в его собственном доме!
– Ради этого мальчика мы принесли себя в жертву, – говорит отец.
– Ради этого дерзкого и непослушного ребенка! – добавляет мать.
– Я не замечала, чтобы Джоул был дерзким и непослушным. – Мисс Гривз старается произносить слова как можно спокойнее.
– У нас есть дневник, где вы сами пишете, что он ленив и неаккуратен, – заявляет мать.
– Наверное, – прерывает ее отец, – классная руководительница пытается таким образом скрыть недостатки в ее собственной работе.
Мисс Гривз заливается краской.
– Вполне возможно, что в моей методике преподавания имеют место недостатки. Но я всегда проявляла особый интерес к вашему мальчику…
– Мисс Гривз, – с ядовитой улыбкой перебивает ее мать, – избавьте нас от опеки старой девы.
– Что, простите?
– Джоул не ваш ребенок, как бы вы этого ни хотели. Лицо учительницы из красного становится белым.
– Да, – с трудом произносит она, – не мой. Но, возможно, для него было бы лучше, если бы он был моим.
– Вот! – язвительно восклицает мать. – А ларчик-то просто открывается!
– Я же вижу, что мальчик в беде, – дрожащим голосом говорит мисс Гривз. Она показывает пальцем на Джоула, который сидит съежившись, прижав ладони к ушам. – Посмотрите на него. Посмотрите на синяки на его груди и спине. Довольны?!
– Убирайтесь из этого дома, – шипит мать.
– Пусть, пусть оскорбляет, – бормочет отец. – Пусть издевается.
– Что вы с ним сделали? – негодующе вопрошает мисс Гривз, глядя то на мать, то на отца. – Что вы сделали, чтобы так запугать его?
– Да как вы смеете? – в бешенстве кричит мать. – Как смеете?
– Он боится собственной тени! Он же худой как щепка. На нем следы побоев, он засыпает на уроках. Как вы могли довести его до этого?
– Мы не обязаны перед вами отчитываться! Вы нахальная, озлобленная, сующая всюду свой нос старая дева!
Мисс Гривз с трудом сдерживает себя.