Севилья
Роскошный ужин, на который собрались роскошные гости.
Сегодня герцогиня дает великолепный банкет. Просто не верится, что где-то все еще идет война.
Правда, многие из приглашенных одеты в военную форму. Женщин меньше, чем мужчин. В эти дни в Севилье слоняются без дела так много офицеров, что почти невозможно устроить прием, где дам было бы столько же, сколько кавалеров.
Рядом с хозяйкой дома, подперев ладонью подбородок и полуприкрыв тяжелые веки, сидит черноволосый господин. Это Джерард Массагуэр. Он делает вид, что внимательно слушает тощего немецкого дипломата.
Его итальянка-жена Мариса де Боно сидит неподалеку от него, с обеих сторон зажатая двумя престарелыми генералами, каждый из которых старается завладеть ее вниманием. Мариса изящна, стройна, с коротко подстриженными золотистыми волосами и небесноголубыми глазами. Ее уши и шею украшают изумительные сапфиры. Они излучают лазурное сияние, соперничающее с блеском ее глаз.
Дипломат из Берлина говорит на превосходном испанском языке.
– Фюрер испытывает глубокое личное удовлетворение, – обращается он к Джерарду, – помогая генералу Франко в достижении этого выдающегося триумфа. Фюрер особенно гордится тем, что так много молодых немецких добровольцев сочли своим долгом отправиться воевать в Испанию.
Сидящий рядом с ним моложавый подполковник уже успел выпить лишнего.
– Добровольцев? – слегка заплетающимся языком повторяет он. – Неподходящее слово.
Дипломат пропускает его реплику мимо ушей.
– Как здорово видеть, что страна, стонущая под страшным гнетом большевизма, все-таки добивается освобождения, даже несмотря на преступное вмешательство Великобритании, Франции и других прогнивших пробольшевистских наций.
– Не с-сомневаюсь, – встревает подвыпивший подполковник, – что фюрер испытывает глубокое личное удовлетворение, что имеет возможность использовать землю Испании в качестве полигона для опробования новых видов немецкого оружия.
Дипломат цепляет монокль и, выпучив один глаз, таращится на подполковника, у которого под глазами видны темные круги, а на мундире блестят пять золотых нашивок за ранения.
– Мой фюрер прежде всего стремится сделать так, чтобы генерал Франко не испытывал нужды в эффективной современной боевой технике, – с укором произносит он.
– П-прежде всего он стр-ремится опробовать это с-самое вооружение на гражданах Испании.
– Разве большевиков и евреев можно называть гражданами Испании? – с любезной улыбкой на устах спрашивает немецкий дипломат.
– В Гернике, – с ненавистью бросает ему подполковник, – были только испанские монахини, священники да матери с младенцами. Авиация осуществила свой налет в разгар базарного дня. Истребители расстреливали бегущих в панике горожан. А бомбардировщики завершили дело при помощи зажигательных бомб.
Тонкие губы посланца из Берлина снова растягиваются в улыбке.
– Вы, уважаемый, кипятитесь, как какой-нибудь еврей-журналист из дешевой газетенки.
Подполковник вспыхивает:
– Я офицер испанской армии!
Но дипломат уже повернулся к нему спиной.
– Без таких людей, как вы, сеньор Массагуэр, эта война оказалась бы гораздо более тяжелой. Как продвигаются ваши дела?
– Вполне прилично, – ленивым голосом отвечает Джерард. – Мы переполнены чувством огромной благодарности вашему фюреру и народу Германии. И делаем все возможное, чтобы оплатить свой долг.
Подполковник буравит Джерарда налитыми кровью глазами.
– Только имейте в виду, – вставляет он, – что валюта, которую использует в своих расчетах сеньор Массагуэр, весьма обесценилась. Испанская кровь в наши дни ни черта не стоит.
Джерард бросает на него раздраженный взгляд.
– Вы явно пытаетесь сегодня кого-нибудь оскорбить.
– Вот уж не знал, что т-такого кровососа, как ты, можно оскорбить, – выкрикивает ему в лицо бывалый вояка.
– Луис, вы забываетесь, – строго говорит офицеру герцогиня. – Наверное, вы слишком устали.
– Д-да, устал! – пьяным голосом кричит он. – Устал смотреть, как на этой войне наживаются спекулянты и паразиты!
Сидящие за столом прерывают свои оживленные беседы. Слышится недовольное шикание.
– Если вы не совсем хорошо себя чувствуете, – резко говорит Джерард, – вам лучше уйти, пока вы не превратились в посмешище.
Подполковник бросает салфетку и встает. Одна его нога издает пронзительный механический скрип. Головы собравшихся с любопытством поворачиваются в его сторону.
– Оставляю поле брани гиенам и стервятникам! – громко, чтобы все слышали, восклицает он и неровной походкой покидает зал.
– Контуженный, – произносит кто-то в наступившей тишине.
– Приступ истерии, – замечает архиепископ. Положение спасает очаровательная хозяйка вечера, герцогиня, которая весело предлагает дамам оставить на время мужчин, чтобы те могли насладиться своими сигарами и выпить по рюмочке бренди. Все дружно поднимаются: женщины, беззаботно болтая, удаляются в гостиную, а мужчины устраиваются поудобнее за гаванскими сигарами и французским коньяком.
Домой Джерард и Мариса возвращаются около двух часов ночи.
Мариса на цыпочках проходит в детскую, чтобы убедиться, что сынишка спокойно спит.
Он лежит на боку, свернувшись клубочком и посасывая палец. Она ласково целует его в щечку. Мальчик хмурится.
В спальне Джерард уже снял рубашку, как обычно оставив в манжетах тяжелые золотые запонки. Мариса подходит к туалетному столику, снимает свои сапфировые серьги и колье и кладет их в наполненную до краев драгоценностями шкатулку. Она задумчиво смотрит на сверкающие камни.
– Джерард, мы действительно спекулянты?
Он медленно стягивает с себя брюки.
– Идиотское слово. Если этот солдафон и дальше будет распускать язык, он дождется: яйца ему точно кто-нибудь оторвет.
– И все же, спекулянты?
– Конечно нет, – раздраженно говорит Джерард и идет в ванную.
Она снимает блестящее вечернее платье и вешает его в шкаф. Садится перед зеркалом. Внимательно рассматривает свое отражение. Ее лицо чистое и гладкое. Оно по-прежнему выглядит юным и невинным. И ее фигура тоже все еще стройная и подтянутая.
Когда Джерард выходит из ванной, Мариса, глядя на него в зеркало, кротко улыбается ему.
– Этот офицер испортил тебе вечер, да? – спрашивает она.
– Не меня он оскорбил – хозяйку дома. Отложив в сторону щетку для волос, она поворачивается к мужу.
– Мы так богаты, Джерард. Даже богаче, чем когда-либо могли мечтать об этом. И все это благодаря войне, верно?
– Ну и что?
– Тот человек при всех назвал нас спекулянтами. Это такое отвратительное слово…
Джерард подходит к жене и одним пальцем поддевает из ее шкатулки длинные бусы из кроваво-красных рубинов.
– А тебя в самом деле это волнует?
Она чуть заметно улыбается и нежно гладит свои камни.
– Нет. Вообще-то мне на это наплевать.
Он целует ее, затем ложится в постель и берет в руки книгу.
Мариса снимает с себя белье и уже голая направляется в ванную. Через несколько минут она тоже ложится в постель и прижимается к мужу. Она закрывает глаза, в мыслях возвращаясь к прошедшему вечеру. Женщины… Все эти женщины… Они так и льнут к Джерарду…
Она прекрасно знает о его изменах, и они ее не слишком-то волнуют. Ведь, в конце концов, она же итальянка и воспитана в семье, где супружеская верность не считалась добродетелью. Ее отец был точно таким же.
Зато Джерард, надо отдать ему должное, очень щедр, он буквально осыпает ее подарками. О ее сокровищах в Севилье уже ходят легенды. И у них великолепный дом с дюжиной слуг. У них изысканная мебель, изумительные картины, тончайший фарфор, дорогие ковры. У них обширные связи, и сильные мира сего их просто обожают. Они на гребне волны, и эта волна будет нести их еще долго-долго.
Нет, решает Мариса, ей наплевать на то, что они спекулянты. И, покуда волна не разбилась о берег, ей вообще на все наплевать.