На специальной подставке, накрытый куском брезента, покоился барельеф, над которым Джоул сейчас работал. Он сбросил брезент на пол. На широкой плоской плите на фоне скалистых гор были изображены отара овец и женщина из племени навахо, держащая в руках ягненка. Это был довольно-таки избитый сюжет, весьма характерный для произведений западноамериканского китча, сходства с которым Джоул всегда старался избегать в своем творчестве, но в данном случае ему удалось вдохнуть в него нечто особенное, какую-то неподдельность, какую-то трогательную нежность.
Взор женщины-индианки устремлен в небо, словно она готовится принести своего ягненка в жертву. Ее поза выражает душевное волнение, надежду и, быть может, даже страх.
Эскизы для этой работы Джоул делал с натуры. Вообще-то он предпочел бы, чтобы ему позировала одна девушка, работавшая продавщицей в магазине в Тусоне, но слишком уж рискованно было приводить сюда кого бы то ни было постороннего, кто мог бы заподозрить что-то неладное. Среди знакомых Джоул слыл отшельником, не любившим непрошеных гостей, художником-одиночкой. Он знал, что за глаза многие считали, что он «с прибабахом» и, когда Джоул отворачивался, с ухмылкой постукивали себя пальцем по лбу. Ну и пошли они в задницу! Такое положение вещей его вполне устраивало.
Джоул взял молоток и тонкий острый резец и приготовился к работе. Этот барельеф он делал на заказ. Впоследствии плита будет вмонтирована в стену дома, который сейчас строил в долине Кит Хэттерсли, состоятельный человек, владелец сети закусочных, считавший себя покровителем искусств. Особых симпатий к Хэттерсли Джоул не испытывал, но он знал, что творение художника продолжает жить во всем своем блеске даже тогда, когда и его хозяин, и модель, и сам художник давно уже превратились в прах.
Он принялся за работу. По мере того как резец вгрызался в неподатливый камень, его мысли успокаивались и приводились в порядок.
Некоторое время он работал над одеждой индианки, затем вернулся к ее лицу, осторожно удаляя последние шероховатости, придавая его чертам плавность и изящество линий.
Часа через полтора он выпрямился, взял поливальный шланг и струей воды стал смывать с барельефа остатки каменной крошки и пыли. Потемневший от влаги камень заблестел чистотой и свежестью. Джоул выключил воду и, стоя в сторонке, стал наблюдать, как сохнет его творение. В такую жару потребовались считанные минуты, чтобы влага испарилась и камень вновь посветлел. Неплохо получилось. Глаза Джоула скользили по мягким линиям вышедшего из-под его резца произведения.
Он прикоснулся к камню, будто намереваясь вложить в него душу. Будто его пальцы обладали магической силой. Затем ласково провел по нему рукой. Ему стало легко и покойно.
Санта-Барбара
Стоя под душем, Доминик ван Бюрен размышлял о том, как сложится наступивший день. Он только что принял свою утреннюю дозу кокаина и теперь чувствовал себя спокойным, бодрым и счастливым.
Утром дел по горло: навестить друзей, сделать кое-какие покупки, позавтракать в компании. Напряженный график. А после обеда он собирался побывать на матче по поло.
Предвкушая удовольствие, он вытирался махровым полотенцем и весело насвистывал какую-то незатейливую мелодию.
Легонько затренькал внутренний телефон. Доминик схватил трубку.
– Да?
– Мистер ван Бюрен, приехал сеньор Фуэнтес.
– Мигель? Очень хорошо. Через пару минут выйду.
Продолжая насвистывать, он надел светло-коричневые слаксы, в тон им рубашку, а сверху натянул тонкий кашемировый джемпер – чтобы не просквозило под кондиционером. С помощью рожка для обуви втиснулся в туфли-лодочки из кожи ящерицы и вышел из спальни.
Мигель, держа в руках широкополую шляпу, ждал его в гостиной возле отделанного резным камнем камина. Его плечи устало опустились, и весь он выглядел каким-то сморщенным.
– Доброе утро, Мигель, – бодро приветствовал его ван Бюрен. – Ну, нашел Иден?
– Нет, мистер Доминик.
– И никаких известий?
Глаза старика припухли и покраснели, словно он недавно плакал. На его лице пролегли глубокие морщины.
– Я сделал, как приказала Мерседес, – тихо произнес он. – Я допросил Иоланду.
– И?
– Она тут ни при чем, мистер Доминик.
– Ты уверен?
Мигель поднял глаза. На мгновение они затуманились горечью.
– Да, я уверен. Доминик слегка улыбнулся.
– Полагаю, ты применил к ней третью степень дознания, а? Хоть пару ногтей-то вырвал?
Ничего не ответив, Мигель отвернулся к окну.
– Да-а, лучше тебя такие вещи никто не умеет делать, – беспечно сказал ван Бюрен. – Если тебе не удалось ничего из нее вытянуть, значит, ничего и не было. Надеюсь, ты не слишком переусердствовал. Ты часом не покалечил ее?
Мигель что-то невнятно пробурчал.
– А?
– Она уехала. Обратно в Пуэрто-Рико. К семье.
– Что ж, чудесно. А как твой приятель Альваро?
– Он тоже не имеет к этому никакого отношения.
– Ты и его допросил?
– Да.
Доминик уставился на несчастное лицо старика.
– Ну ладно, Мигель. Я передам Мерседес, что ты все сделал как надо. А пока продолжай поиски Иден. Далеко уйти она не могла.
Мигель кивнул и медленно вышел, а Доминик отправился на террасу завтракать.
Присев к столу, он развернул газету. В ней было две передовицы. В одной рассказывалось о тяжелых боях между армиями Северного и Южного Вьетнама, которые проходили в двадцати пяти милях от Сайгона. Другая была посвящена выздоровлению Ричарда Никсона после вирусной пневмонии. Скоро, обещал читателям автор статьи, Никсон возвращается в готовый к новым сражениям по «Уотергейтскому делу» Белый дом.
Под передовицами помещалась заметка об исчезновении Поля Гетти Третьего. Ван Бюрен принялся внимательно читать ее.
«Итальянская полиция, – сообщалось в газете, – продолжает рассматривать Джона Поля Гетти Третьего как «без вести пропавшего», а не как жертву киднэппинга. Лица, занимающиеся расследованием по этому делу, особо выделяют тот факт, что молодой Поль Гетти, наследник самого крупного состояния в мире, не скрывал своих намерений «инсценировать собственное похищение», чтобы таким образом вытянуть из своего деда деньги. Полученные требования выкупа колеблются от одного до десяти миллионов долларов, однако полиция считает, что это вовсе не является доказательством того, что Поль Гетти находится в чьих-либо руках.
Согласно другой версии молодой человек просто сбежал с обворожительной зеленоглазой красоткой, дочерью работающего в Риме бельгийского дипломата, которая также находится в розыске. «Мы не исключаем и возможность того, – заявил один высокопоставленный представитель полиции, – что это лишь грубо состряпанная попытка кого-нибудь из дружков Поля Гетти завладеть кругленькой суммой».
Ван Бюрен фыркнул и отшвырнул газету. Как чудесно без Иден! Никакой головной боли! Чем дольше ее не будет, тем спокойнее. Внял-таки Господь его молитвам.
Дура Мерседес, что попалась на удочку Иден. И это после всего того, чего они с ней натерпелись. Должно быть, Мерседес теряет чутье…
Правда, не стоит забывать, сколько психов вокруг. И вполне возможно, что Иден действительно попала в серьезный переплет. Похищена «Черными пантерами» или еще какими-нибудь придурками. Одному Богу известно, во что она могла влипнуть. Самым приятным в окончании вьетнамской войны, по мнению ван Бюрена, было то, что ему больше не придется вытаскивать Иден из полицейских участков после разгона очередного марша протеста.
А могло случиться и нечто иное – повторение зверского преступления, совершенного в 1969 году маньяком-убийцей Мэнсоном. Забрызганные кровью стены… И конец всем проблемам, включая проблемы самой Иден.