В среду и в четверг второй недели она провела по целому дню в рекламном отделе, организуя рекламные туры и читательские встречи с авторами для подписания книг; там Мэгги Фицджеральд, помощница мисс Этьенн, познакомила ее с уязвимыми местами писателей — этих непредсказуемых и сверхчувствительных созданий, от которых — тут Мэгги снизошла до неохотного признания — прямо зависело благополучие «Певерелл пресс». Были среди них любители припугнуть — их следовало оставить на мисс Клаудиу, она умела с такими справляться; были скромные и неуверенные в себе, которых нужно постоянно подбадривать, чтобы они смогли хоть слово произнести в телеинтервью на Би-би-си и у которых сама перспектива литературного ленча вызывала невыразимый ужас и несварение желудка. Столь же трудно иметь дело с агрессивными, сверхсамоуверенными авторами, которые, если их не удерживать, могут вырваться из-под контроля куратора, забежать в первый попавшийся магазин с предложением подписывать книги, нанося тем самым ущерб тщательно подготовленной рекламной акции и порождая хаос. Но хуже всего, доверительно сообщила ей Мэгги, были самовлюбленные и тщеславные — чаще всего те, чьи книги не так уж хорошо продаются и которые тем не менее претендуют на билеты первого класса, на пятизвездочные отели и лимузины, требуют, чтобы их сопровождали высшие представители руководства «Певерелл пресс», а потом пишут жалобы, если очередь за их подписями не выстраивается вокруг всего квартала. Мэнди просто наслаждалась этими днями, проведенными в рекламном отделе, юношеским задором сотрудников, их веселыми голосами, перекрикивающими назойливую непрерывность телефонных звонков; ей нравились громогласные приветствия появляющимся в отделе продавцам книг, несущим с собой свежие сплетни и последние новости, возбуждало ощущение безотлагательности дел и надвигающегося кризиса. Она с сожалением вернулась на свое место в комнате мисс Блэкетт.
Гораздо меньше энтузиазма вызывала у нее необходимость печатать тексты под диктовку мистера Бартрума, заведующего бухгалтерией, который, как Мэнди доверительно сообщила миссис Крили, был зануда, очень пожилой и к тому же смотрел на нее так, будто она испачкалась в чем-то гадком. Бухгалтерия находилась в доме № 10, и после того, как работа с мистером Бартрумом была закончена, Мэнди убегала наверх — несколько минут поболтать, пофлиртовать и обменяться ритуальными оскорблениями с тремя упаковщиками. Они существовали в своем собственном мирке с голыми полами, деревянными козлоногими столами, складными ящиками коричневого картона и катушками упаковочной клейкой ленты «Селлотейп»; тут же находились огромные мотки бечевки, и все пропитывал характерный запах только что пришедших из типографии книг. Мэнди нравились все трое: Дейв в потертой шляпе объездчика, который, несмотря на свой малый рост, обладал бицепсами размером с футбольный мяч и мог справляться с невероятными тяжестями; Кен — высокий, нескладный молчун; и Карл, завскладом, работающий в издательстве с тех пор, как пришел сюда мальчишкой.
— С этим у них ничего хорошего не выйдет, — говорил он, хлопнув ладонью по набитому картонному ящику.
— Он никогда не ошибается, — восхищенно шептал ей Дейв. — Он бестселлер нюхом чует, прям с упаковки, ему и читать-то их незачем.
Охота, с которой Мэнди вызывалась готовить чай и кофе для двух личных секретарей и для директоров, давала ей возможность дважды в день посплетничать с уборщицей, миссис Демери. Владения миссис Демери охватывали огромную кухню и прилегающую небольшую гостиную на первом этаже, в самой глубине дома. Обстановку на кухне составляли прямоугольный сосновый стол, за которым могли усесться десять человек, две плиты — газовая и электрическая, микроволновка, двойная раковина, огромный холодильник и шкафчики, целиком увешавшие одну из стен. Здесь, на кухне, заполненной терпким ароматом смешанных и не всегда согласующихся меж собой запахов разнообразной еды, в любое время, от двенадцати до двух, все сотрудники издательства, кроме руководящих, поглощали свои сандвичи, разогревали в контейнерах из фольги готовые к употреблению итальянские макароны или карри, делали омлеты или варили яйца, поджаривали на гриле бекон, заваривали чай, готовили кофе. Пятеро директоров никогда в этом не участвовали. Франсес Певерелл и Габриел Донтси отправлялись в дом № 12 и ели свой ленч порознь, каждый в своей квартире. Этьенны — Клаудиа и Жерар — и Джеймс Де Уитт садились на катер и отплывали вверх по реке — поесть где-нибудь в городе, или поднимались пешком на проспект Уитби, а то и на Уоппинг-Хай-стрит, в какой-нибудь из пабов. Кухня, освобожденная от их подавляющего присутствия, была центром обмена сплетнями. Новости здесь выслушивались, бесконечно обсуждались, украшались подробностями, словно вышивкой, и разносились дальше и шире. Мэнди всегда молча сидела перед своей коробкой с сандвичами, понимая, что в ее присутствии служащие — особенно из среднего звена — необычайно сдержанны. Какие бы чувства они ни испытывали по отношению к новому президенту фирмы или к предполагаемому будущему издательства, высказывать критические замечания по этому поводу в присутствии временной сотрудницы им не позволяла преданность фирме и значительность собственного статуса. Но когда она оставалась наедине с миссис Демери, готовя утренний кофе или послеполуденный чай, ничто не сдерживало высказываний последней.
— А мы-то думали, мистер Жерар и мисс Франсес поженятся. Да и она так думала, бедная девочка. А тут еще мисс Клаудиа с ее малолетним дружком.
— Мисс Клаудиа с ее малолетним дружком? Да ладно вам, миссис Д.!
— Ну, может, он и не такой уж малолетний, хоть и очень молодой. Во всяком случае, моложе ее. Сама-то я его видела, когда он на вечер в честь помолвки мистера Жерара явился. Красивый, ничего не скажешь. У мисс Клаудии глаз на красивых парней наметанный. Он антиками занимается. Знаешь, как в «Антик-гипермаркете».[49] Считается, что они помолвлены. Только я у нее кольца-то не видела, она без кольца ходит.
— Так она же старая, правда? А люди ее возраста не так уж о кольцах беспокоятся.
— Ну, эта леди Люсинда, во всяком случае, с кольцом ходит, видала? Ох и огромный же изумруд в нем, а вокруг — бриллианты. Наверняка мистер Жерар целую кучу денег за него отвалил. Не знаю, с чего это он на дочери графа женится. Да она ему самому в дочери годится. Как на мой характер, так это просто неприлично.
— А может, ему нравится, чтоб у жены титул был, миссис Д. Знаете как: леди Люсинда Этьенн. Может, ему нравится, как это звучит.
— Да это все уже не так много значит, как раньше, Мэнди, если посмотреть, как эти древние семьи в наши дни себя ведут. Нисколько нас не лучше. Все по-другому было, когда я девчонкой была, они тогда хоть каким-то уважением пользовались. А этот ее братец — он и гроша ломаного не стоит, будь он сто раз граф или не граф, если верить в то, что газеты про него говорят. Ну да поживем — увидим. — Этими словами миссис Демери неизменно завершала беседу.
В первый свой понедельник в издательстве, такой солнечный, что можно было поверить — лето вернулось, Мэнди с некоторой завистью наблюдала, как первая группа сотрудников входит на борт катера в половине шестого, чтобы их доставили на Черинг-Кросс. Неожиданно для себя самой она спросила речника Фреда Баулинга, нельзя ли ей проехаться с ними. Возражений не было, и она поспешно прыгнула на борт. На пути к пирсу он молча сидел у штурвала. Мэнди подозревала, что так оно всегда и было. Однако когда все сотрудники сошли на берег и катер пошел в обратный путь, вниз по течению, она стала задавать ему вопросы о реке и поразилась, как много он знает. Не было на берегах ни одного здания, о котором он не мог бы рассказать, ни одной, как казалось, истории, какую бы он не знал, ни одного речника, кого он не признал бы в лицо, и очень мало судов, которые он не смог назвать. Это от него она узнала, что Игла Клеопатры[50] была первоначально воздвигнута примерно в 1450 году до Рождества Христова перед храмом Изиды в Гелиополе, а отбуксирована в Англию и поставлена на набережной в 1878 году. Что у нее есть обелиск-двойник, и стоит он в Центральном парке Нью-Йорка. Ей представилось, как огромный контейнер с тяжелой гранитной сердцевиной, словно огромную рыбу, треплют бурные волны Бискайского залива. Он указал ей на паб «Костюм и значок Доггетта»[51] недалеко от моста Блэкфрайарз и рассказал о лодочных гонках «Костюм и значок Доггетта» на Темзе, которые проводятся с 1722 года от гостиницы «Старый лебедь» у Лондонского моста до гостиницы «Старый лебедь» в Челси, — первые в мире гонки двухвесельных одиночек. Его собственный племянник участвовал в такой гонке. Когда катер шел между огромными башнями Тауэрского моста, Фред Баулинг сообщил ей длину каждого пролета и рассказал, что Хай-Уок[52] проходит в ста сорока двух футах над высокой водой. Подплывая к Уоппингу, Фред посвятил ее в историю Джеймса Ли, садовника из Фулхэма, выращивавшего цветы на продажу, который в 1878 году заметил в окне одного из домов цветущее растение, привезенное каким-то моряком домой из Бразилии. Джеймс Ли купил его за восемь фунтов стерлингов, рассадил черенки и на следующий год заработал целое состояние, продав триста растений по гинее за штуку.
50
Игла Клеопатры — принятое в Великобритании название обелиска из розового гранита, установленного на набережной Темзы в Лондоне в 1878 г. Это один из двух обелисков, воздвигнутых ок. 1500 г. до н. э. у храма Изиды в египетском городе Гелиополе.
51
«Костюм и значок Доггетта» — лодочные гонки речников на Темзе на приз в виде оранжевого костюма и серебряного значка. Введены в 1715 г. ирландским комическим актером Томасом Доггеттом и в настоящее время представляют собой старейшие соревнования по одиночной гребле в мире.