Крыша представляла собой гладкую поверхность, покрытую засохшей глиной и чем-то вроде штукатурки. Из грубо пробитой дыры вился дымок. Домик располагался в непосредственной близости от другого такого же, а тот едва ли не соприкасался стенами с третьим, и так далее. Блум уверенно шел по крышам, без всяких затруднений перешагивая с одной на другую. Эмелин старалась от него не отставать. Весь склон холма был покрыт, словно мозаикой, этими бледными жилыми коробочками, прижимавшимися друг к другу, как сельди в бочке. И все люди здесь преспокойно передвигались по крышам. В основном это были женщины, коротенькие, квадратные и темнокожие. С какими-то тюками в руках или деревянными корзинами, они появлялись из одного отверстия в крыше и исчезали в другом. Такова особенность этого города. Все жилища — на одно лицо, просто прямоугольные мазанки, прижатые друг к другу так тесно, что ни о каких улицах не могло быть и речи, так что лазание по крышам составляло здесь единственный способ передвижения.
Эмелин сказала:
— Но ведь здесь живут люди. Я имею в виду, такие же люди, как мы.
— О, да! — ответил Блум. — Они не человекообразные обезьяны и не неандертальцы. Просто это место очень древнее, миссис Уайт. Оно здесь появилось из очень древних времен — древнее, чем греческая цивилизация, это уж точно, но никто не знает, насколько древнее. Во всяком случае, эти люди еще не изобрели дверей и улиц.
Они подошли к одной из крыш. Из единственного отверстия в ней вился дымок. Блум без колебаний направился к этому отверстию и начал спускаться вниз: там оказалась лестница, прикрепленная к внутренней стене. Эмелин последовала за ним, стараясь не прикасаться к стене, которая была покрыта копотью.
Каменный человек спустился вслед за ней вместе с баулом и брякнул его об пол. Затем он вновь поднялся по лестнице наверх и исчез из виду.
Внутри дом был такой же простой, как и снаружи. В нем была единственная комната без всяких перегородок. Дойдя до последней ступеньки, Эмелин постаралась случайно не задеть очаг, сложенный из камней. Он располагался прямо под дырой в потолке, которая служила не только дверью, но и дымоходом. В нишах стояли лампы и украшения: фигуры в полный рост из камня или глины, затем что-то вроде бюстов, и наконец скульптурные головы, все ярко раскрашенные. Мебели как таковой не было — только соломенные тюфяки с грудами одеял на них, одежда, корзины, каменные орудия труда, все ручной работы и все тщательно и аккуратно разложенные.
Стены были густо покрыты копотью, но пол имел такой вид, словно его недавно вымели. В целом комнату можно было назвать почти уютной, если бы не густой запах нечистот и еще чего-то, что было гораздо сильнее и гуще, — запах гниения.
Женщина, очень молодая, сидела у одной из стен и укачивала на руках ребенка, завернутого в какое-то грубое тряпье. Она бережно положила ребенка на соломенный тюфяк и подошла к Блуму. Хозяйка была одета в простой, не слишком чистый халат. Блум погладил ее по светлым, покрытым пылью волосам, заглянул в голубые глаза и провел рукой по шее. Эмелин подумала, что ей, должно быть, лет четырнадцать-пятнадцать, не больше. У спящего ребенка волосы были черные, как у Блума, а не светлые, как у матери. Блум обращался с ней довольно бесцеремонно, без всякой нежности.
— Вина, — громко приказал Блум, обращаясь к девушке. — Вина, Изабель, ты понимаешь? И еды. — Он посмотрел на Эмелин. — Вы не голодны? Изабель, принеси нам хлеба, фруктов и оливкового масла. Поняла? — Он довольно грубо ее толкнул, так что девушка еле устояла на ногах. Она поднялась по лестнице и вышла из дома.
Блум сел на кучу грубо тканых одеял и сделал знак Эмелин, чтобы она сделала то же самое.
Она осторожно села и осмотрелась кругом. Ей вовсе не хотелось затевать с этим человеком разговор, но ее мучило любопытство.
— А эти изваяния — идолы?
— Некоторые из них да. В основном женщины с большими грудями и толстыми животами. Можете взглянуть поближе, если хотите. Но будьте осторожны с раскрашенными головами.
— Почему?
— Потому что они есть именно то, чем кажутся. Сородичи Изабель хоронят своих мертвых под полом своих домов. Причем головы они отрезают и сохраняют отдельно. Для этого покрывают их обожженной глиной и раскрашивают. Результат у вас перед глазами.
Эмелин робко огляделась кругом, представив себе, какие древние страхи таятся под выметенным полом, на котором она сидела.
Изабель между тем вернулась с кувшином вина и корзиной хлеба. Она молча налила им по чашке вина: оно было теплым и слегка солоноватым, но Эмелин с благодарностью его выпила. Изабель между тем вынула из корзинки буханку черствого хлеба и нарезала ее каменным ножом. Потом поставила перед ними миску с оливковым маслом. Следуя примеру Блума, Эмелин начала макать хлеб в масло, отчего он становился мягче, а затем отправляла его в рот.