Снова охотник нахмурился. Да, мало друзей у него. Живёт вдвоём с дочкой. И дочка вот-вот станет взрослой. Уйдёт. И что дальше? Тоска?..
Глупо думать, что дальше. Любой охотник помнит о том, что смерть всегда от него в двух шагах. Иногда, если резко вдруг оглянуться, можно даже увидеть позади слева быстрый блеск её чёрных крыл. Но Пёстрый Фазан не любит оглядываться. Он смотрит вперёд. Ему нужна женщина.
Впереди токуют дрофы. Два усатых дудака исполняют боевой танец. Самозабвенно надулись великой гордостью, так, что толстые шеи, кажется, лопнут, задрали кверху распушенные хвосты и волочат по траве оттопыренные крылья, чопорно выхаживая друг перед другом. Пёстрый Фазан хорошо знает весь этот танец, он и сам его много раз танцевал, и сейчас тихонько присаживается за ещё голым кустом, чтобы понаблюдать. Откуда ещё набраться охотнику силы и красоты? Люди пускай не умеют раздувать свои шеи почти до земли, зато грудь выпячивают ничуть не хуже, чем дудаки. А сколько роскошных перьев уходит на костюмы щеголяющих юношей? И тела они раскрашивают сходными красками, а лица их даже ярче. Они проводят разноцветные линии на подбородке получше усов дудака. Как после этого не понять охотнику птицу? Как не полюбоваться на свою молодость, которой уже не вернёшь в этой жизни. И он выплясывал перед другими, чтобы привлечь будущую жену. И та улыбалась ему. Ему и его танцу. Её глаза сияли радостью, вытянутые щёки трепетали от возбуждения, а невысокие расцвеченные груди вздымались призывными холмами. Женщина не тратит чересчур много сил на украшения, она бережёт для детей эти силы. И у птиц, и у людей, и у прочих зверей. Пёстрый Фазан ничего не позабыл, ничему не разучился. Он всё понимает. Вся жизнь – это медленный танец. И когда птица танцует, она лишь убыстряет бег своих дней. Вот она надувается гордостью, разбухает, как лягушка перед змеёй – так душа надувается гордостью тела, создаёт вокруг себя жизнь – и потом волочит по земле отягощённые крылья, не в силах снова взлететь, и распушенный хвост не позволяет ей оглянуться. Распушенный хвост – это то, что оставляет она позади, знак для идущих следом. Быстрые ноги несут птицу в бой, лапы сильны и клюв прочен. Одна жизнь проверит другую на крепость; которая жизнь не очень крепка, та ошибается. И скоро узнает об этом. После ударов.
Пёстрый Фазан очнулся от своих дум. Ничего не изменилось. Птицы всё так же хорохорятся друг перед другом, слишком забылись, и ту, ради благосклонности которой как будто и свершается борьба, ту невесту уже давно могли увести. Её не видать, но дудаки всё равно потрясают сверкающими пёстрыми крыльями и снежно-белыми хвостами. Круглые, как шары, в неистовой гордости они хотят рыкнуть по-львиному, но раздутые глотки превращают рык в хриплое фырканье. Львы из них никогда не получатся, – Пёстрый Фазан безмолвно усмехается, – всякий должен быть на своём месте, но дудаки неистово желают оказаться на месте львов. Крылатых львов. Выпускают последние силы в горделивых потугах. Вот, наконец, бросились в бой, подскочили и на лету наносят быстрые удары клювами и длинными трёхпалыми лапами. Сцепились, перемешались и словно замерли в воздухе, прекрасные каштановые перья хором взметнулись вверх, ещё выше, унося излишнюю гордость. А тела всё-таки приземлились. И один дудак отскочил, душа его, кажется, отвернулась. Вот он клюнул землю, ища поддержки, моля об отваге и, заодно, негодуя – но всё равно его душа уже отвернулась, Пёстрый Фазан это почувствовал, что-то кольнуло в его груди, а рука бесшумно нащупала дротик. Металки не нужно. Он не ошибся. Проигравший дудак стал отступать, сначала медленно, но с каждым шагом быстрее. Победитель бросился следом на рьяных ногах, только тот здесь уже не при чём. Он указал проигравшего, дротик охотника метко вонзился в бегущего труса. Преследующий дудак, не успев свернуть, наскочил на пронзённого и даже клюнул в затылок уже мёртвое тело, отдавшее жизнь. Отдавшее не ему, но дудак в упоении от своей силы так и не понял, что же случилось. Пёстрый Фазан мог бы его запросто ухватить живьём, поймать руками, если бы сделал пару резких прыжков, но он только хлопнул рукой по ветке, предупреждая – и распалённая птица, наконец, отступила. Дудакам отдают свою жизнь семена, жуки, букашки и мыши. Пускай ищет их и оставит чужую добычу. Пускай возвращается к стройной подружке, покуда её не покрыл какой-нибудь ловкий проныра, пускай дают этой земле новую жизнь.
Пёстрый Фазан попросил у убитого прощения, аккуратно вытащил удачливый дротик, предварительно отделив вышедшее насквозь остриё, очистил наконечник от крови и поблагодарил оружие. Потом ощипал птицу и закопал отходы в землю, но из красочных контурных перьев два светло-коричневых в полоску плечевых и два нижних кроющих из подхвостья, желтовато-белых с чёрными ободками на опахалах у вершины, положил к себе в котомку. Освежёванную тушку взял в руку и одобрительно крякнул от тяжести. И сегодня, и завтра у него с дочерью будет вкусная и сытная еда. Почки деревьев и мягкая кора ему надоели не меньше, чем стружки старого мяса, которое они поедали с редкими перерывами всю зиму. Сегодня у них будет оргия на еду. Маковый Лепесток приготовит чудесную пищу. У него уже текут слюнки.
Он заспешил в стойбище. Урчащий живот его подгонял, не позволяя задерживаться. Пока он дойдёт, пока ещё приготовится варево – не мудрено, что он торопился, как мог. Больше не отвлекался на чибисов и овсянок. И не вслушивался в песни дроздов. Некогда. Солнце и так стояло в полудне, а у него с утра маковой росинки не было во рту. А с вечера – ивовой почки.
Как бы охотник не торопился, всё равно он по привычке движется бесшумно. Чуткие уши увлечённых кроликов прозевали охотника, а вот Пёстрый Фазан сразу услышал боевой кряк серого вождя. Кроличий вождь гонял своих подчинённых. Подскакивал ко всем подряд – и те от страха высоко-высоко прыгали вверх, словно птицы. Один нерасторопа не поспел увернуться, и вождь с яростью накинулся на него. Молниеносно перевернул на спину, вцепился в пах и едва не откусил съёжившееся достоинство подчинённого. Но тот отчаянно изогнулся дугой, вывернулся в прыжке и умчался как ветер. А потом замер возле норы, смиренно припал к земле, выражая всем своим видом покорность. Пёстрый Фазан загляделся на кроличью битву и позабыл о спешке. У него даже возникла мысль добыть ещё и кролика, потому он присел на траву и не шевелился, изображая истукана, подсматривал, как кроличий вождь опять подобрался к незадачливому подчинённому, но на этот раз не стал нападать, а лишь презрительно обрызгал мочой. Униженный подчинённый тут же стыдливо юркнул в нору, и вождь стал выглядывать других кроликов. Место под солнцем, похоже, принадлежало только ему. Пёстрый Фазан незаметно потянулся за дротиком. Метать оружие отсюда было ещё неудобно, но охотник надеялся, что кроличий вождь вскоре пригонит к нему какого-нибудь подчинённого. Он должен быть наготове к броску. И не колебаться. Кролики столь же жестокие звери, как и более крупные зайцы. Кролик запросто может съесть собственных малых детей, ежели нерадивая крольчиха не закупорит их в глубокой норе. Пёстрый Фазан даже поморщился: хорошо, что кролики не вырастают размером с медведя. Разве что только гиены больше жестоки, но у пятнистых полностью верховодят жёны – чего иного от них ожидать? Даже мужские члены их женщины отрастили для пущей красы. «Уф!» – забывчиво фыркнул Пёстрый Фазан и поплатился за это своим охотничьим замыслом. Кролики улизнули по норам, только один часовой остался стоять на посту, выставив у груди передние лапки.
Бесшумная тень остроклювого канюка скользнула по траве – и часовой тоже исчез в норе. Теперь кроликов сможет выгнать разве что юркий хорёк. Пёстрый Фазан поднялся и без особых сожалений продолжил свой путь.
Едва войдя в стойбище, он увидел толпу. Не обычную толпу. Люди не обсуждали, кому разжигать охотничий костёр, не судачили от безделья о том о сём. Напряжённые смурые лица безошибочно говорили о чём-то другом. О чём-то серьёзном.
Пёстрый Фазан забыл про голодный желудок. С тяжёлой добычей в руке, он немедленно повернул к людям, не дойдя до своего жилища.