Бледная дымка на восходе быстро набухает обильной небесной кровью. Раскатистый львиный рык неожиданно вспарывает гнетущую тишину. Идущие гуськом, след-в-след, охотники разом вздрагивают, как одно целое, как единая многоножка – а потом улыбаются. Всё нормально в степи, когда лев её стережёт и приветствует утреннюю зарю. Стезя не нарушилась. Жёлто-красный сочный разлив на истоке обещает насыщенный ветреный день. Торопливый.
Режущий Бивень снова припоминает последний сон. Как нашёл его Бурый Лис в этом сне? И чего не успел досказать? Чёрная Ива тоже ведь предупреждала о новой звезде, у него нет ни малейших сомнений в том, что он видел, но почему Бурый Лис?.. Что-то здесь не стягивается. Бурый Лис отвёл его в Небесное стойбище, а кто направил туда самого Бурого Лиса – вот что не ясно. Или старейшины уже нет в этом мире? Но тогда – тогда им нужно ещё быстрее спешить. Он идёт первым и прибавляет шагу. Идущие следом не отстают.
И опять лает волк. Странно лает. Режущему Бивню не нравится этот лай. Никогда раньше ему не доводилось слышать волчьего лая вблизи, но то, что сказал Трясёт-Хвостом, это все знают. Волки лают только на своих мертвецов. А мертвецы всегда неприятны, чьими бы ни были. Мертвецы – это то, что покинуто силой. То, что смердит.
Яркое солнце красочно выкатилось над землёй и поползло вверх. А по траве стремглав пробежал утренний ветер, что-то шепнул в назидание и дал стрекача. Кудрявые облака заполнили небо. День начался.
Охотники идут вдоль оврага. Тот самый овраг. Здесь, неподалёку, был их костёр. Тут они разделились. А теперь снова вместе. Опять.
Опять. Только он не принесёт свежего мяса вдове Летней Росе, на этот раз не принесёт, хотя намекал. У них был разговор перед его уходом на охоту, он не смог ей сказать до конца, не смог вымолвить самого тяжкого. Сказал только, что есть разговор, очень важный, что он обещал кое-что её мужу. А чего именно обещал – не досказал. Но придётся. Теперь уж придётся, откладывать больше нельзя. Он ей так и сказал: «После охоты» – и эта звезда, она, может быть, только напоминает своим хвостом о том, что и у него теперь будет хвост. Зубриная метёлка. Раз он обещал. И вдова, должно быть, гадала все эти дни, что же он скажет такое… Хотя о чём тут гадать? Разве не ясно… Деваться некуда, он обещал, он поклялся! Они уйдут. Уйдут вместе.
Режущий Бивень вдруг останавливается. Что-то его насторожило. Зловещая тишина? Пустое небо? Нет. Мухи! Рогач уже тоже глядит туда, и Трясёт-Хвостом, и Сосновый Корень, но они не догадываются, что именно там лаял волк, значит, там будет тело волчицы, той самой волчицы, им нужно туда!
– Куда мы свернули, Режущий Бивень? Зачем?
Как он может им объяснить? Хорошо, что он в этом отряде вместо вождя, и может не объяснять то, чего и не смог бы. Просто он должен проверить, ведь его сон был неспроста, не один уже сон, ведь ничего не бывает спроста в этом мире, а тем более сны.
Тело волка зловонит на дне оврага, под чахлым кустиком. Объеденное тело волчицы. Он не сомневается: это – Подруга, ему даже не нужно спускаться туда, чтобы удостовериться. Он и так знает. И ни чем не может помочь. Люди ведь не хоронят волков, не тревожат их мёртвых тел. И не съедают, как делают сами волки. Он лишь постоит наверху и простится. Она приходила проститься к нему в его сне, а он прощается сейчас.
Он простился, но опять идёт вдоль оврага, поверху. И опять не может объяснить остальным, почему. И себе тоже. Словно что-то тащит его, зовёт. Но что может тащить? Волчьи следы? Да, они есть на дне, хорошо различимы, и это следы не Подруги, это наверняка тот, Лаявший Волк, тот, кто оплакал её вместо него. Да, пора поворачивать к стойбищу, и Режущий Бивень, ничего не сказав, поворачивает, но Сосновый Корень, идущий последним, остановился.
– Там кто-то тявкнул.
Нет, Режущий Бивень не слышал. И Трясёт-Хвостом, и Рогач тоже не обратили внимания. Но Сосновый Корень стоит на своём:
– Там волчонок.
Трясёт-Хвостом не понимает, спрашивает: «Ну и что?» – и Рогач с ним согласен – ну и что, действительно, ну и что? Но Режущий Бивень должен проверить. Пускай они подождут.
Трясёт-Хвостом и Рогач уселись на землю, Сосновый Корень пошёл вслед за ним. Они быстро находят место волчьего спуска и находят остатки волчьей норы. Нору разбил зубр, тот самый зубр! И волчицу тоже, значит, убил тот же зубр. Сила которого втёрта Сосновому Корню между бровей.
На земле гниют кусочки мяса. Волк-отец пытался кормить детёнышей, отрыгивал материнское мясо, но неокрепшие желудки волчат не могли ещё переварить взрослой еды. Три тощих трупика лежат возле разбитой дыры, но тот, кто пищал – тот должен быть внутри. Если пищал. Режущий Бивень, не раздумывая, лезет в раздолбанную нору. Они не ошиблись. Серый комочек ещё живой. Он его заберёт. С собой заберёт. И напрасно Сосновый Корень предостерегает:
– Волчонок умрёт. Режущий Бивень будет виновен.
– Не умрёт, – улыбается Режущий Бивень. – Посмотри между задними лапками, Сосновый Корень. Это девочка. Она должна жить!
Она должна жить. Он суёт волчонка за пазуху, а тот не шевелится. Свернулся в клубочек, как ёжик. Но ещё дышит. Надолго ли?
– Режущий Бивень, волчонок умрёт, - повторяет Сосновый Корень. – Его надо кормить.
Режущий Бивень не может скрыть раздражения:
– У Соснового Корня есть молоко? Пускай даст.
Но Сосновый Корень не злится на оскорбление. Вдруг улыбается:
– У Соснового Корня есть кровь, - у него в правой руке нож, он режет себе вену на левой руке, потом сгибает порезанную руку, чтобы кровь не хлестала слишком быстро.
Режущий Бивень только теперь догадался. Достал волчонка, тыкает мордочкой в окровавленную руку Соснового Корня. Не сразу получается. Волчица долго не хочет понять, что это еда – не так пахнет, и сил у неё совсем нет; однако Режущий Бивень настойчив, тыкает и тыкает. И, наконец, свершается. Волчонок робко слизывает кровь. Кажется, понравилось. Кажется, станет сосать. Если только хватит крови у Соснового Корня. Навряд ли хватит.
После полудня ветер усилился. Они не остановились на полуденный отдых, Режущий Бивень им не позволил. Нужно спешить. Они долго пытались кормить волчонка. Нормально не покормили. Но дело в другом. Что-то случилось. Что-то серьёзное. Сомнений нет ни у кого. (Уже с утра не было). Степь пуста. Только издёрганный ветер тревожно колышет кусты и траву. Зверей нет. И следов нет. И следов людей тоже нет. Но куда они все подевались? Ушли на летние стоянки? Без них? Нехорошо. Странно. Но потому и звезда ранним утром, потому и такой сон. Медлить нельзя. Слишком явственно пахнет бедой.
Они входят в стойбище перед самым закатом. В то, что осталось от стойбища. Голые остовы чумов зияют плетёнкой прорех, сквозь которые, балуясь и ругаясь, носится ветер. Играет и предупреждает. Предостерегает тех, которые опоздали. Ведь не все люди ушли. И оставшиеся в центре стойбища встречают пришедших. Их ждут! Пёстрый Фазан, его дочка, вдова Летняя Роса с ребёнком на руках, её старуха-мать. Они угрюмо взирают на вернувшихся, и только девочка Маковый Лепесток улыбается и почему-то прячет за спину руку.
Режущий Бивень первым делом подходит к вдове:
– Летняя Роса! Охотник обещал твоему мужу, что у твоего сына будет сестра. Вот она!
Он достаёт из-за пазухи волчонка – ещё живого! – и протягивает удивлённой женщине. Но рука, вместе с волчонком, остаётся протянутой. Вдова большими глазами глядит на зверёныша и прижимает покрепче ребёнка к груди. Своего. Сына. Не понимает!
– Летняя Роса! Режущий Бивень будет всегда снабжать тебя мясом, тебя и твою семью, будет заботиться о вас; но ты должна выкормить эту волчицу. Такова воля твоего мужа!
Теперь она, кажется, слышит его. Поводит плечами. Передаёт сына безмолвной старухе, ошалело выкатившей зенки, забирает волчонка, разглядывает. И вдруг улыбается: девочка.
Она слюнявит пальцы свободной руки и проводит ими по мордочке зверёныша. Тот вздрагивает, открывает глаза и пытается унюхать молоко. Вдова помогает ему, прикладывает к груди, пихает мордочкой в сосок, теребит сосок волчьей мордочкой, покуда не появляется жирная капля.
И свершается чудо. Волчонок, слизнув первую каплю, жадно хватает женскую грудь и сосёт. Самостоятельно. Сосёт как ни в чём ни бывало! Хотя, чему удивляться? Все знают, что когда-то волчица вскормила первых людей. Видно, пора ей воздать.