Двинулось дальше стадо мамонтов. Вдруг само двинулось, как по команде, и подтолкнуло своего вожака. И вожак подчинилась, привычно пошла впереди. А где-то сзади завыли гиены. И сверху как будто стервятник заклекотал, как орёл, отвечая гиенам, что те не ошиблись, что по-ихнему вышло. По-ихнему разве? Старая Мамонтиха снова упрямо остановилась. Опять ей что-то почудилось. Опять померещилось. Ветерок донёс новый запах, смутный, неразличимый – но всё же тревожный. Эти двуногие так коварны, могучей Старой Мамонтихе, не боявшейся никого, ни с зубами, ни с когтями, ни с лапами, ей достаточно было только намёка на запах непостижимых заклятых врагов, чтобы тут же забыть о желанной воде, обо всём остальном, - и решиться. Нет, Старая Мамонтиха много уже повидала на своём долгом веку. И сейчас она повернёт. Ещё дальше повернёт. Ещё решительнее. Вода, ветки, кора отодвинутся, жары и жажды станет побольше, но этот мерзкий ненавистный запах не потревожит больше её хобота.
Стадо понуро свернуло вбок. Старая Мамонтиха решила сделать ещё один крюк. Большой крюк. Огромный и хитрый. До заката они пойдут в сторону, как бы назад, как в прошлый раз, и только потом начнут обходить тревожное место как можно дальше. Все покорно побрели разбухшей цепочкой в совсем другом направлении, чем то, откуда заманчиво пахло водой, вожак властно прибавила шагу, но что за странные звери запрыгали далеко впереди?.. Что за каменный стук вдруг послышался?.. Стадо вновь остановилось и стало усиленно принюхиваться. Но кроме суши от мёртвой травы ничего не попадало в их хоботы. А глаза видели странную важенку и непохожего волка. Непохожего, потому что без запаха, глазами похожего, но почему-то не пахнувшего. Эти странные двое, важенка и волк, забавно прыгали вдалеке, будто играли друг с другом; волк и оленуха гонялись друг за дружкой, но не как охотник и жертва, а по-другому, как двое детёнышей, шаловливых детёнышей. Старая Мамонтиха подивилась, но опять сворачивать не стала, что за дело ей до нелепых детёнышей, она двинулась дальше, прочь от реки, от тревожного места – но теперь вдруг воздух наполнился резким запахом. Плохим запахом. Гарью.
Там, где только что скакали странные детёныши, теперь полыхал огонь.
У Старой Мамонтихи не оставалось выбора. Они опять развернулись и побежали к реке. Прочь от огня. К спасительной воде.
Хитрость мамонтам не удалась.
****
Порывистый ветер щекочет кусты, и те заходятся смехом, переливаясь блеском листвы и краснотой спелых плодов. Круглокрылый канюк, сверху кажущийся синеватым, завис над кустами. Прожорливая мышь забралась чересчур высоко в поисках самых вкусных ягод и совсем не заметила нависшей смерти. Канюк сделал несколько медленных обратных взмахов крыльями и не очень умело опустился в тускло-зелёную гущу. Белый Стервятник представил, как мышь ускользнёт, но обжора его подвела. Канюк неспешно поднялся над кустами с жертвой в когтистой лапе, подтянул лапу с добычей к голове и на лету оторвал полоску мышиного мяса. Очень маленькую полоску, но стервятнику всё равно стало завидно. Ведь не он оторвал, а канюк.
Белый Стервятник всё видит. Хрупкую мышь в высокой траве разглядит он из поднебесья. Хотя нет ему прока от серых мышей. Все достанутся канюку. Бурые мамонты – это добыча. Добыча добыч. Такую никто не оспорит. Всем хватит. Даже ненавистному Чёрному Грифу, даже мерзкому Белоголовому Сипу, если те вдруг прилетят. Но чтобы стал мамонт добычей, прежде шерстистый должен упасть. И не подняться.
Пока же мамонты плетутся далеко внизу. И нет от них прока. Ни от кого нету прока. Сверкающий свет заливает холмистую степь от широкой реки до далёкого горизонта, и трава, рыжая, как шкура льва, будто горит в этом свете. Но дальше к закату рыжее вдруг натыкается на зелёное, вдоль реки тянется полоса кустов и деревьев, а на другом берегу вообще только лес, тёмный, кудлатый и неинтересный. Далеко к полудню речной поток сливается с ещё более мощной водной лавиной. Сдвоенная река неукротимо поворачивает на восход, широкой лощиной прорезая туманные горы. За горами опять простёрлась обширная равнина до самого моря, но туда даже острому взору стервятника не дотянуться. Там чужие земли. И чужое небо. Там нечего делать.
У стервятника грязновато-белое тело, если глядеть на него свысока, как он сам любит взирать на остальных, а хвост и кончики крыльев заметно темнее, можно сказать, светло–чёрные. Перья на концах крыльев как растопыренные пальцы, и он цедит сквозь них восходящий тёплый воздух, и весь мир внизу тоже цедится острыми глазами стервятника. Ничего не укроется, ничто не ускользнёт. У него жёлтое лицо и лысый затылок, утеплённый едва заметным пушком. На жёлтом лице красуется блестящий жёлтый клюв с чёрным изогнутым остриём. После каждой сытной еды стервятник полощет в реке свою голову, блюдёт чистоту. От этой бдительной птицы не будет пощады упавшим. Никому. Ни одному.
Канюк быстро расправился с мышью, сожрал на лету; Белый Стервятник и вовсе потерял к нему интерес. Куда приятнее наблюдать за львами, когда те замышляют охоту, когда их бесстрашный вожак вознамерился загнать добычу прямо на притаившихся львиц. Ведь львы охотятся не на мышей, львы заботятся обо всех. Когда только не дрыхнут вповалку. Как сейчас.
Львицы валяются на солнышке, задрав кверху лапы, красуясь белыми, бледно-пятнистыми животами, а изумлённые лошади наблюдают за ними так же, как и стервятник. Лошади подошли совсем близко и неприлично вытягивают морды, излишне любопытствуя. Молодой жеребец вообще едва не наступил на крайнюю львицу. Белый Стервятник даже представил: не хочет ли тот её растоптать? Нет, жеребец лишь желает получше запомнить смертоносный запах, чтобы всегда быть настороже. Всегда, когда львы не отдыхают, когда заботятся о других, о стервятнике в первую очередь. Но сейчас их разглядывать – только портить себе настроение, не нужны изголодавшейся птице эти ленивые неумехи. Лучше следить за мамонтами.
Вспухшее бурое стадо еле плетётся. Значит, еда стервятника плетётся к нему ничуть не быстрее. Он может не торопить свои глаза. Он умеет быть терпеливым. И если ему сейчас не насытить живот, он всё же может насытить душу. Насытить памятью.
Давеча рухнул шерстистый возле оврага. Огромная туша. Казалось, большая удача. Казалось, нет больше нужды высматривать львиный помёт. Белый Стервятник тотчас был там. Но как следует поживиться не удалось.
Стадо косматых гигантов не желало оставить чужую добычу. Они рыли землю своими грозными бивнями и сыпали сверху на мясо. Они бушевали, и больше всех Старая Мамонтиха, но что они могли сделать, нелепые гиганты… Солнце клонилось к закату, всех ждали дела, всех ждал свой путь. И путь мамонтов звал их к реке. И они отступили. И тогда пришёл черёд Белого Стервятника.
Он камнем упал на огромную тушу. Нужно было разорвать живот возле заднего прохода, добраться до кишок, залезть внутрь, но клюв Белого Стервятника не способен проткнуть свежую шкуру гиганта. Как и клювы сородичей. И в суматохе они лишь сметали бессильными крыльями землю и ветки с павшего тела и пропускали гиен.
У гиен крепкие зубы. Кажется, камни могут они перекусить. Буро-пятнистые твари, нетерпеливо толкаясь, уверенно вскрыли брюхо – и Белый Стервятник наконец тоже мог лакомиться. Никакой драки не было. Хватало всем. Даже пришедший из-за оврага молодой скрытный лев не задирался, впился в плечо и мирно жевал. Даже двуногий охотник вдруг выскочил из оврага и, спугнув льва, отрезал большой кусок мяса. Хватало всем. Двуногий быстро вернулся в свой овраг, а лев и все остальные вернулись к еде. Светлый хохолок на затылке Белого Стервятника испачкался кровью и внутренностями жертвы, он успел бы насытиться до отвала прежде темноты, но тут внезапно свалился кошмар.