Михаил Касаткин
Первозимок
Рассказы и повесть
Первозимок
Всего месяц назад, то есть в конце октября, фронт был еще далеко. И большинство жителей Нижней Пикши считали, что у Гитлера кишка тонка добраться до их столь отдаленного от западной границы села.
- Россия, ведь она какая?! Огромадная! Ежели хоть по одному немцу поставить, например, от Пикши нашей до Владивостоку, то и Германии со всеми ее потрохами не хватит. А воевать-то надо ведь не по одному! - рассуждал в сельсовете дед Охремчик, солдат первой мировой войны, кавалер двух «Георгиев», один из немногих оставшихся в округе мужчин и потому главный советчик во всех трудных вопросах, которые поставила перед односельчанами война. - Куда ему до наших мест! - повторял дед. - Не дотянется. Дадут ему укорот еще там! - И махал рукой в сторону запада.
От его обнадеживающих, речей становилось легче на душе у женщин - не опускались руки в работе, и потому жизнь села, несмотря на отсутствие большинства мужчин, продолжалась в давно налаженном ритме.
Дети по утрам, как в добрые довоенные времена, отправлялись в школу в соседнее село, где располагалась десятилетка.
Через луг, до ручья, шли каждый сам по себе, по одному, по двое. Собирались вместе, поджидая друг друга возле жердяного перехода через ручей, как стая птиц накануне перелета. И только собравшись уже всей шумной ватажкой, обмениваясь на ходу последними новостями, двигались дальше.
Вскоре за ручьем дорога поворачивала в лес. И матери, вышедшие на огороды, чтобы хоть взглядом проводить «своих», возвращались по домам.
Минут через сорок дорога выводила школьников к реке. По-осеннему холодная, мутная, она казалась в эту пору года чужой, неприветливой, как будто не на ее берегах еще недавно просиживали с удочками от зари до зари и загорали до черноты на хрусткой, прокаленной солнцем и промытой дождями гальке, как будто не в ее тенистые омуты прыгали вниз головой с прибрежных ветел.
Теперь через деревянный мост на крепких дубовых сваях с ледоломами перебегали, не задерживаясь, чтобы скорее укрыться от ветра в густостволье осинника. Ветер гулял поверху, раскачивал гибкие макушки деревьев и лишь время от времени, всегда с неожиданной стороны, прорывался к земле. Но едва почти незаметным подъемом дорога из осинника вползала на пригорок и ее обеих сторон поджимали сосна, ель, пихта, колючий вереск, становилось и вовсе тихо, тепло, уютно... Но здесь надо было прибавить шаг, так как времени до школьного звонка всегда оказывалось в обрез.
Все взрослое население Нижней Пикши было в поле. Вот-вот могли грянуть морозы, а осенние работы были еще не завершены. Не хватало людей. Не хватало мужчин. И, возвратись из школы, ребята подключались к работе. Зима не за горами. А фронту нужен хлеб. Заводам нужен хлеб. Себе тоже нужен хлеб. Да и не только он один. «Одежка, обужка», как говорят. И дрова, и картофель. Да и без кадок с помидорами, капустой, огурцами в погребах - не обойтись в зиму.
Дни шли за днями. Неутешительные сводки Совинформбюро дополнялись на местах всевозможными домыслами, в основе которых были все те же извечные - надежда, вера.
- Ведь он какой, германец? - не падал духом дед Охремчик. - Ему - в штиблетах по паркету! Теплый клозет и все что ни на есть удобствия. Тогда он вроде бы и того, пошабуршит малость. А чуть что - грязь там, к слову, болотина или холод без сугреву, - носа из избы не высунет. Знаю я его: молодец против овец, а против молодца - сам овца! Это он пока с разгону берет. А вот, помяните мое слово, расползется он по Рассее - весь повязнет в грязи, померзнет на холодах. Непривычный к тягостям народ, слабый!
В эти первые месяцы войны дед стал видной фигурой в глазах сельчан.
Получит женщина письмо с фронта: от сына или мужа - идет к Охремчику.
- Растолкуй, Михей Кузьмич, что тут к чему...
Охремчик степенно пристраивает на нос очки, неторопливо, с тем же достоинством заправляет за уши пеньковые шпагатики, заменявшие ему невесть когда потерянные дужки очков, берет в руки солдатский треугольник, тщательно осматривает его, поворачивая то так то эдак, пытается разглядеть на свет и делает наконец первое заключение:
- Далековато хозяин твой, длинную дорожку конверт прошел. Ну-ка, Сем! - обращается он затем к внуку-восьмикласснику. - Глаза у тебя вострые, прочитай-ка, что там.
Сема знал, что дед мог читать лишь по-печатному, да и то с трудом, по слогам, и ссылался на зрение, чтобы не утратить авторитета, но никогда никому, даже своим неразлучным друзьям - Ваньке Перелешину, Петьке Кругликову, братьям Димке и Сергею Петреловым, не выдавал деда. К тому же ему нравилось читать эти письма, потому что письма приходят только от живых. От павших приходят казенные конверты. И под ревнивым взглядом жены или матери солдата он, бережно развернув треугольник с пометкой «Проверено цензурой», начинал бегло читать.