- Под хмельком этот негодяй, будто случайно, похвалялся своим дружкам, что скоро бывшая учителка - извините меня, Таисия Григорьевна, - ну, сказал: будет ему борщи варить! Вот почему я оказался у вас. И вот какой единственно возможный план. Вы сказали, в субботу он будет у вас. По будням он еще сдерживается, а в выходные дни напивается основательно, иногда просто до одурения, и тогда бывает до такой же степени болтлив. Не говорите ему в эту встречу «да», но и не говорите «нет»: просто дайте ему надежду. Пусть он напьется как следует, и постарайтесь что-нибудь выведать у него.
Мать неожиданно засмеялась:
- Чего же он у меня напьется: воды?!
- Нет. Прежде всего, вот... - Очевидно, мужчина что-то показал. - Сколько могли, мы мукой разжились, настряпаете что-нибудь, будто вы его в гости ждали, - он разомлеет. Выпивку он с собой, я думаю, принесет. Но для верности вам надо будет наведаться в Аляшино - там ведь родня у вас, и с её помощью выменяйте у кого-нибудь самогона. Мы вот тут нашли кой-какие вещички, сгодятся для обмена.
- Да я сама еще подберу что-нибудь...
- Все это очень срочно, Таисия Григорьевна, - подчеркнул мужчина. - А вас с сыном мы тут же переправим куда-нибудь подальше отсюда, где побезопасней...
Проснулся Женька от необъяснимой тишины в избе. Какое-то смутное воспоминание шевельнулось в мозгу и тут же погасло. Чтобы не разогнать дрему, Женька еще некоторое время лежал на топчане и глядел прямо перед собой, в одну точку на потолке - где кончались раньше полати и начиналась печка. Полати за зиму сожгли - от них остался лишь квадратный брус у самого потолка с привинченным к нему кольцом, на которое бывшие хозяева дома подвешивали детскую люльку.
Женька зябко поежился и привычно зашарил руками поверх байкового одеяла, чтобы натянуть на себя сползший отцовский полушубок. Не нашел его и только теперь, поведя глазами из стороны в сторону, заметил, что изба еще больше опустела по сравнению со вчерашним, как пустела она, впрочем, изо дня в день с того момента, как они сюда переселились, то есть с оккупации.
Еще чуть помедлив, Женька вздохнул и, решительно отбросив одеяло, стал босыми ногами на холодный земляной пол. По всему телу от ног пробежали мурашки.
Через подслеповатое окошко в избу пробивалось неяркое солнце. И Женька обрадовался, увидев желтый квадрат на полу, у стены. Перебежал и стал на прогретую солнцем землю, будто опустил ноги в тазик с теплой водой, даже сделал руками несколько гимнастических упражнений, чтобы прогнать сонливость и разогреться.
Увидел записку на столе, но подходить и читать ее не стал. Бумага теперь тоже была предметом роскоши, и всякий раз, уходя из дому, когда Женька спал, мать оставляла одну и ту же записку: «Буду поздно вечером. Мама». Потом убирала ее до следующего раза.
Сунув ноги в матерчатые тапки на жесткой резиновой подошве, которые почему-то назывались спортсменками, зашнуровал их и только после этого натянул штаны.
Черная вельветовая куртка комом лежала на лавке. Один рукав ее свесился, и у самого пола виднелась отдающая перламутром пуговица на манжете. Женька хотел было натянуть куртку, но вспомнил, что не умывался, и, зажав ладони под мышками, направился в угол, где под фанерными полочками, выкрашенными в грязно-белый цвет и служившими вместо шкафа, стояло помойное ведро. Такая же - чуть выше Женьки - фанерная перегородка возле печки условно делила избу на кухню и горницу.
Помойное ведро было почти полным, и Женька подумал, что сразу вынесет его, как только умоется, чтобы к возвращению матери сделать за нее хоть эту работу... Вынимать из-под мышек обогретые теплом собственного тела руки не хотелось, и, глядя то на кружку, то на ведро, в котором воды было на донышке, Женька подумал, что воды он тоже принесет... Лишь после этого, отодвинув занавеску на полочках, он потянулся к обмылку в железной мыльнице. И когда брал его, под руку ему попалась тонкая, непонятно упругая нить, вроде лески из чистого конского волоса.
«Ты смотри-ка! - удивился Женька. - Настоящая леска! Ей же теперь цены нет! И лежит себе, а я не знал...»
Он потянул сильнее, чтобы извлечь ее из шкафчика всю.
Леска напряглась, потом как бы спружинила, и что-то тяжелое плюхнулось в помойное ведро.
Несмотря на солнечный квадратик у стены, в избе с утра до вечера было сумрачно. И пытаясь разглядеть, что такое шлепнулось у него в воду, Женька склонился нам помойным ведром. Заметив уголок темной тряпки, потянул за него, чтобы вытащить на поверхность загадочный сверток, обмотанный леской.
При первом же усилии тряпка легко развернулась, я повисла в его руке, а темная вода в ведре покрылась плотным белым налетом...