Заступиться за Евсейку с братом Павликом некому. Отец их, раненный на войне с белофиннами, промучившись несколько месяцев после войны, умер от ран. Вернее, от одного осколка, который не сумели вынуть врачи и который круглые сутки жег в отцовской груди. Хворая мать не перенесла горя, и вскоре ее захоронили рядом с отцом.
Евсейка и Павлик слышали, как, собравшись после похорон, подруги матери, тоже все одинокие, так как проводили недавно мужей на новую войну - с гитлеровцами, обсуждали судьбу сирот. Кто-то из женщин обронил: «Так или иначе надо поставить в известность милицию».
- Слыхал, собираются заявить о нас, - испуганно сказал Евсейке Павлик. - Придут, заарестуют, что тогда?
- Надо бежать! - решил старший брат. - Хата наша завалюха, чего ее стеречь? Подадимся на лесопилку.
И братья убежали в дальний конец большого села Каменки, устроили себе жилье в заброшенном, зато рубленном из смолистых сосновых бревен сарае при лесопилке.
Для своего возраста хлипкий на вид Евсейка не был слабым. С любым из сверстников мог потягаться, беря не столько силой, сколько выносливостью.
Кто мог бы, как он, укрыв Павлика захваченным из дому барахлишком, ночевать зимой в сарае почти раздетым? А напиться воды из проруби при тридцатиградусном морозе и не схватить даже насморка?.. Евсейка мог.
Одень в нехитрую Евсейкину одежду хотя бы вот толстощекого Тюльнева, которого Евсейка называл Морданом, - тот через полчаса затемпературит. А Евсейка всю зиму проходил одетый кое-как: не ждали они зимы с Павликом, не готовились к ней. И не за себя, а за брата беспокоился он. Рожденный годом позже Евсейки, Павлик был, наверное, в хворую мать. А Евсейка в отца пошел, в красноармейца.
Выходить брата - главная забота Евсейки, потому что ему самому всего на земле хватит. Самое главное, наверное, это родиться. А уж тогда... Хорошо все-таки жить на земле! Солнце есть, зелень есть, рыба в речке... Что еще человеку надо?.. Да и милиции они, как убедился Евсейка, в общем-то зря так боялись.
Обо всем этом и думал он, возвращаясь с ночной рыбалки. За спиной у него болталась увесистая снизка окуней, плотвы и красноперок с поблекшими плавниками.
Сейчас они наварят с Павликом ухи в тени заброшенного сарая, близ давно уже не работающей лесопилки, наедятся досыта, и он доспит: проведенная возле реки ночь была почти бессонной.
Война - та, прежняя - вошла в жизнь Евсейки жгучим осколком в груди отца. А новая, хоть и напугала поначалу, потом, пока шла где-то далеко, в чем-то даже помогла Евсейке и Павлику. И главным образом, потому, что люди стали заметно добрее.
Не далее как пару недель назад Евсейку зазвал к себе старик Михеич и, наделив продуктами, приказал своей невестке:
- Отбери что-нибудь у детишек своих из одежды для сирот.
Невестка помедлила. Михеич прикрикнул на нее:
- Не жадничай! Война идет. Сиротам все помогать должны...
И теперь Евсейка с Павликом были одеты, как все другие мальчишки.
Люди делились с ними хлебом, даже мясом. А Михеич велел, когда голодные, заходить, не стесняясь. Приглашали и другие. Но только Евсейка знал, что нельзя злоупотреблять человеческой добротой, и пользовался приглашениями лишь в крайних случаях.
Ему оставалось пройти мимо высоких, с резными наличниками и камышовыми крышами домов еще две улицы и свернуть к лесу, когда он невольно задержался возле единственного дома под железом, на просторном крыльце которого ухмылялся Мордан, с хрустом, аппетитно уминая сочное желто-розовое яблоко. Жадно глядевшему на Мордана Евсейке почудилось кисло-сладкое у себя во рту.
- Сколь натягал? - поинтересовался Мордан, перегибаясь через перила и стараясь заглянуть за спину Евсейки.
Евсейка приподнял удилишко, показал.
- Ничего... - заключил Мордан, вытаскивая из кармана новое яблоко и принимаясь за него.
- Белый налив?.. - зачем-то спросил Евсейка, отлично зная, что это именно и есть белый налив.
Мордан утвердительно промычал в ответ.
- Свои?..
- У нас другой сорт. Это папаня пять ящиков достал.
- Пять... - невольно повторил Евсейка.
Что такое «достать» он представлял очень смутно. Если это похоже на то, как достает пропитание он, кто же пять ящиков отдаст за здорово живешь?
Мордан почувствовал, какое впечатление на Евсейку произвело его сообщение, похвалился:
- У нас и зимой яблок - во! - Он провел ребром ладони себе по горлу.
Евсейка постарался сделать равнодушное лицо и двинулся дальше своей дорогой. Не привыкший таить зло на людей, Евсейка думал о Мордане не с обидой, а даже с некоторым сожалением: «Как это плохо, когда не можешь понять другого; и может, не от жадности Мордан не угостил яблоком, а потому, что - как говорили взрослые - сытый голодного не разумеет... Пять ящиков!.. Им бы с Павликом хоть два яблока... Но ничего! Спать после обеда не будет, пойдет в лес, наберет дичка-скороспелки».