«А мыши на что?» - знающе отрубил Сашке. «Верно, - согласился помкомвзвода. - По осени мышей всегда много, а теперь они по подвалам небось шуруют...»
«А может, она мышей не ест, - возразил кто-то в пику Гамову. - Может, она только рыбой питается?» Но тот спорить не стал, быстро согласился: «Вполне возможно!.. И ничего удивительного. Я даже один случай знаю: кошка щук ловила и своих хозяев ухой подкармливала!»
«Чем ловила? - спрашивают его. - Удочкой ила подолом?»
«А это смотря какая щука и как удобней...» В общем, пошел у нас разговор в таком духе. Кто бывальщину гнет, кто небывальщину, как мы сейчас.
А кошка знай себе мурлычет на Сашкиных руках и аж поджимается вся, когда он гладит ее...
Но тут объявили уже общий подъем, завтрак, и начался очередной день войны.
Про кошку мы за день и не вспомнили. Только вечером хватились. Вернее, хватился первым, конечно, Сашка Лисогоров - только заскочил в подвал, только чиркнул спичкой, чтобы зажечь нашу боевую коптилку: «Где Мурка моя?..»
А у самого глаза вдруг жалобные - ну, совсем пацан, ребенок еще. А ведь пороху с нами понюхал уже немало.
Мы - туда, сюда: кошки нет.
Загоревал Сашка, даже скрыть не может - разволновался.
Ефрейтор Гамов, чтобы утешить, аж поклялся ему и крест на себя наложил - в доказательство, что видел ее в сумерках:
«Пошла позиции наши проверять!»
Но Сашка теперь все же наверняка плохо спал бы ночью - от такой утраты... И мне, как легли, спать не давал, допытывался, чем не угодили мы ей? В погребе тепло и не очень сыро. Накурено, правда, хоть топор вешай. Но ведь люди-то терпят, дышат... А она что закапризничала? Война ведь...
Наверное, где-то уж к рассвету близко только и надумал Сашка смежить свои глаза, когда я уже раз в четвертый или пятый засыпать начал.
Но в этот четвертый или пятый раз уснуть мне не удалось, потому как слышу опять не то что-то:
«Мяу...» - И будто коготками по лестнице поскребывает.
Схватились мы оба, глядим в творило, а оттуда на нас два зеленых огонька зыркают.
Мяучит кошка, а прыгнуть в наше стратегическое или тактическое задымление боится.
Сашка ближе к творилу, и та ему скок на плечо.
От радости вояка наш забыл про всех - давай смеяться и улюлюкать снова.
Я прицыкнул:
«Спать ребятам не даешь! Самый что ни на есть сон - под утро!»
Но все уже опять, как по команде, проснулись, и никто, кроме меня, на Сашку не цыкнул: все-таки необычность у нас - кошка на передовой!
То далеко, то близко резкие, до звона в перепонках, взрывы мин, автоматное стрекотанье, хлопки зенитных разрывов под облаками - все это уже обычно. А кошка - событие.
Сашка, довольный, будто его пряником угостили, поглаживает ее по спинке, за ушами почесывает, вдруг:
«Стойте!.. - и сам затих: пальцами вокруг ее шеи перебирает. - Что это у нее?.. Клещ, что ли, впился? - у нас спрашивает. И сам же отвечает: - Нет! Здесь что-то подвязано. Нитка и вроде шарик... Или палочка...» Сразу Сечкин вмешался - командир все-таки: «А ну, давай сюда!.. - Осмотрел. - Так и есть: нитка... Штуковина какая-то...»
Тут он осторожно перервал нитку, и на ладони его сверкнул махонький бронзовый пистончик.
«Братцы! - обрадовался Гамов. - Это ж Сашкина Мурка губы красит! Значит, на свидание бегала!.. Давайте гнать ее отсюда!»
Кто-то возразил, что губной помады в таких маленьких пистончиках не бывает.
Но Гамова поддержал его друг, Алим Хардиев, - заявил, что собственными глазами видел, как она, Мурка то есть, через нейтральную полосу втихаря сиганула. Опять начали острить - кто во что горазд. Одному Сашке эти насмешки не по душе, прикрыл свою Мурку полой шинели. А Сечкин скомандовал:
«Ти-хо! И прекратить хахоньки. Дело-то, может, серьезное... Посмотрим сначала, что тут у нее вместо помады запихано...»
Достал он иголку, поковырял ею в пистончике и вытащил из него малюсенькую, свернутую в трубочку бумаженцию.
Смех сам собой прекратился. Ребята затихли в ожидании: похоже, что Мурка не для форсу этот пистончик на шее таскала...
Сечкин развернул бумажку и, уткнувшись глазами, сначала молча, медленно разобрал, что там написано, а потом уж зачитал вслух:
«Товарищи красноармейцы! Мы здесь, под немцами. Если вам что-нибудь надо узнать - сообщите. Мы все вам напишем на бумажке и опять пришлем с Муркой...»
Тут мы невольно все переглянулись: выходит, Сашка наш не ошибся, когда Муркой ее назвал, только увидев...
А Сечкин продолжал:
«Мы знаем, что она живет с вами в погребе, ночует там. А днем она прибегает к нам сюда. Если найдете у нее это письмо - ответьте».