Не в одних близких странах гремело имя Амвросия, но и из дальних краев притекали насладиться его мудростью, и варвары имели к нему доверенность. Два именитых перса, из числа магов, нарочно предприняли дальнее странствие в Медиолан, чтобы только беседовать с Амвросием; короли Франков приписывали победу Римлян его святым молитвам, и королева Маркоманов Фритигильда отправила к нему послов с богатыми дарами, прося наставления в вере Христианской; получив же огласительное письмо, убедила мужа и народ принять Христианство и покориться Римлянам, и сама поехала в Медиолан, но уже не застала там в живых великого пастыря.
397-й от Рождества Христова
Рукоположив епископа в Павии, он занемог и долго лежал на одре болезни. Испуганный этой вестью, правитель Италии, Стиликон, послал к нему искренних друзей его умолять, чтобы еще не оставлял мира им благодетельствуемого, но просил бы Бога о продолжении своей жизни. Кроткий пастырь ответствовал плачущим: «Не так я жил между вами, чтобы мне стыдиться еще пожить; но не боюсь и умереть, потому что имею доброго Владыку». Диаконы далеко от одра его беседовали между собою: кто бы мог заступить его место и тихо назвали учителя его Симплитиана; умирающий же, уразумев духом их беседу, три раза воскликнул, как бы ответствуя им: «Стар, но добр!» И Симплитиан точно был его преемником, а потом Венерий, один из беседовавших диаконов. Еще за несколько дней до кончины небесное пламя осияло внезапно лицо святого, в виде огненных язычков, сошедших некогда на Апостолов; вскоре же увидел он на молитве Самого Христа, к нему грядущего, с лицом радостным, и последние часы временной жизни пребыл в безмолвной молитве, простерши крестообразно руки. В самую минуту его преставления, епископ Веркелинский, Онорат, услышал во сне внезапный голос: «Восстань, он отходит», и, поспешив к одру умирающего, успел еще однажды приобщить великого Амвросия, который, прияв напутие живота вечного, тихо испустил дух. Это было накануне великой субботы и горьким плачем народа Медиоланского исполнилась церковь в торжество Пасхи; многие беснуемые и болящие прияли исцеление от святых мощей его; многим новокрещенным являлся пастырь, как бы приемлющий их из купели в светлой одежде, и малые дети указывали его, как бы сидящего на своей кафедре, изумленным родителям, и в самый день кончины явился он на молитве некоторым святым мужам в Палестине.
Знаменитейший из учеников великого Амвросия и преемник славы его на Западе, уже святительствовал тогда в своей отдаленной родине. Блаженный Августин, возвратившийся с другом своим Алипием в Карфаген, провел первые три года в совершенном уединении, посвящая себя посту и молитве и писанию душеполезных книг. Скоро Алипий поставлен был епископом города Тагаста; сам же Августин, опасаясь той же участи и зная, как далеко распространилась о нем молва, избегал являться в городах, которые не имели епископов; но, вызванный однажды друзьями в соседнюю Иппонию, схвачен был народом в церкви и насильно рукоположен в пресвитеры епископом Валерием, который, будучи грек родом и дряхл, радовался, что мог поручить проповедь слова Божия на латинском языке сильному красноречием мужу. Плакал, но повиновался Августин, и народ жадно стекался слушать его мудрые изъяснения псалмов, книги Бытия и посланий Апостольских. Православные и донатисты равно прибегали к нему для обличения манихеев, которые иногда отваживались вступать с ним в прения общенародные и со стыдом оставляли собрание; самые епископы донатистов, выходившие с ним на состязание, невольно умолкали, теряя множество своих последователей.
395-й от Рождества Христова
Престарелый Валерий, отдавая полную справедливость заслугам своего пресвитера, умолил старшего епископа Нумидийского посетить его с другими сослужителями в Иппоне, и там рукоположить ему преемником Августина, еще при жизни своей, хотя и в противность правилам Никейским. Долго отрекался поставляемый, но был вынужден согласием пастырей и паствы, и продолжал подвизаться еще с большею ревностью на кафедре святительской. Приязнь его с благочестивым Аврелианом, епископом старейшего в Африке престола Карфагенского, была благодетельна для всего края, и частые многолюдные соборы, попеременно созываемые Аврелианом в трех областях Африки, Нумидии и Мавритании для удобства правления церковного, устранили много вкравшихся беспорядков и оставили по себе до ста пятидесяти правил, признанных Вселенской Церковью. Укрощение сильного и долговременного раскола донатистов, которые, несмотря на внутреннее свое несогласие, имели у себя до четырехсот епископов и в каждом городе ставили свои кафедры против православных, служило одним из предметов совещаний соборных. Все меры кротости и строгости были испытаны, сами отступники тщетно призывались на собор, и к ним посылали избранных епископов для совещаний, с предложениями снисходительными; каждому епископу в своей епархии, поручено было входить с ними в дружелюбные прения, и возвратившиеся в недра Церкви сохраняли свои степени и кафедры; иногда же отцы собора обращались и к императорам, чтобы властью смирить непокорных власти гражданской, когда движимые яростью нападали на селения православных, и новые циркумцелионы напоминали ужасами своими кровопролития прежних. Императоров просили также святители и об уничтожении остатков идолослужения в области Африканской. Но в делах внутреннего управления Церкви собор Карфагенский действовал с особенною осторожностью. Определяя ясно различные обязанности клира, нравственные и служебные, правила избрания и суждения священнослужителей низших и высших, св. отцы заботились, чтобы осужденные на областных соборах каждой епархии или на общем в Карфагене не возмущали порядка искательством суда за морем, потому что некоторые, беспокойные нравом и законно преследуемые, надеялись иногда оправдаться перед судьями, не ведавшими их грехопадений. Собор строго запрещал даже отлучаться в Италию без отпустительных грамот своих епископов и не признавал законным суд заграничный в Риме, благоразумно рассуждая: что всякий суд может быть определеннее на самом месте преступления, и что Дух Святой не оставил благодатью Своею целого собора пастырей, созванных во имя Христово, чтобы просветить исключительною благодатью одного только святителя, чуждого их делам. Смиряя гордость житейскую, отцы, признавая старейшинство архиепископов Мавритании и Нумидии и преимущественно Карфагенских, не позволяли им, однако же, величаться именами первосвященников, или князей над иереями и другими подобными, нарушающими общение мира.