Два великих пустынника подняли могущественный голос в обличение врагов его: Исидор, родственник архиепископа Феофила, поселившийся в убогой келий, близ города египетского Пелусии, исправлял красноречивыми письмами и примером все окрестные страны, равно строгий к властителям, епископам и простолюдинам, и не раз упрекал самого Феофила за его неправосудие. Другой же отшельник, св. Нил, занимавший некогда должность епарха Цареградского, подобно великому Арсению бросил все блага мира, чтобы с юным сыном Феодулом уединиться в дикой пустыне Синайской, у подошвы горы, пылавшей по преданию Ветхого Завета, когда Моисей вопрошал здесь к Богу и Бог ответствовал ему гласом.
«Каким образом надеешься ты, — писал он к императору Аркадию, — чтобы столица твоя избавилась от частых землетрясений и небесного огня, когда в ней совершается столько преступлений и безнаказанно царствует порок? Когда изгнан из нее столп церковный, свет истины, труба Христова, блаженный Иоанн? Как вознесу молитву мою о граде, сокрушаемом гневом Божиим, непрестанно ожидающем громов Его, я снедаемый скорбию, волнуемый духом, терзаемый сердцем, от избытка зол, преисполнивших Византию? Зачем поверил ты врагам Иоанна? Зачем изгнал великого святителя и лишил Церковь его святых назиданий? Покайся!»
Но слабый Аркадий, сам уже на краю преждевременной могилы, не покаялся; казалось, он ожидал только отшествия Иоаннова, чтобы самому оставить мир, ибо последовал немедленно за ним. Златоусту же наступило время его всесожжения; поприще совершил он, веру соблюл и ему, подобно как Апостолу Павлу, готовился венец правды, который Господь воздаст всем возлюбившим Его явление. Враги его, Порфирий Антиохийский и Севериан Гавальский, исходатайствовали, наконец, у императора повеление сослать его еще глубже, на поморье негостеприимного Понта, в пустынное место Пифион (ныне под именем Пиционды, с остальным берегом Абхазии, вошедшее в пределы обширной империи Российской и украшенное великолепными развалинами церкви, быть может, во имя великого изгнанника).
407-й от Рождества Христова
Три месяца продолжалось утомительное странствие, двое стражей сопровождали святого, не давая ему ни малейшего отдыха; но один из них, более человеколюбивый, иногда оказывал втайне некоторое снисхождение; другой же воин, нрава зверского и сурового, раздражался даже, если встречавшиеся на пути просили его пощадить слабого старца. И в проливной дождь, и в знойный полдень выводил он нарочно своего узника, чтобы промочить до костей или опалить священное чело его, лишенное волос, и не позволял останавливаться в городах или селениях, чтобы не дать укрепиться банею, необходимою для его изнуренного тела. Так достигли они города Коман и прошли мимо, остановившись для ночлега в уединенной церкви мученика Василиска, епископа Команского, пострадавшего при суровом Максимине Даие, вместе с пресвитером Антиохийским Лукианом. Ночью явился спящему труженику мученик Василиск и сказал: «Мужайся, брат Иоанн, завтра мы будем вместе». Явился заблаговременно и священнику той церкви, говоря: «Приготовь место брату моему Иоанну, ибо уже приходит». Наутро тщетно умолял стражей своих Златоуст остаться в церкви хоть до полдня, надеясь сложить к тому времени тяжкое бремя жизни, и принужден был продолжать путь; но болезнь его так усилилась, что сами мучители решились возвратиться. Тогда, предчувствуя скорую кончину, Иоанн, не вкушая пищи, изменил одежды свои и весь облекся в белое, даже до обуви, роздал присутствующим немногое, что имел с собою, и, причастившись страшных Тайн Христовых, произнес пред всеми свою последнюю молитву, которую заключил обычными словами: «Благодарение Богу за все!» Потом сказал еще тихое предсмертное «аминь», и простершись на одре, испустил дух. Великое множество иноков и дев, соседних обителей Армении и Понта, стеклись на его погребение в пустынной церкви Команской, и святое тело нового мученика положено было с честью, близ пострадавшего, подобно ему, блюстителя сего места Василиска.