Климент, принявший после Панфена училище Александрийское, распространил свое влияние на Палестину, где был наставником св. Александра епископа Иерусалимского, и оставил по себе другого еще более знаменитого ученика Оригена. В оглашениях своих Климент изъяснил все Св. Писание, но нам сохранились только его увещание к язычникам и две книги Строматы и Педагог, которые вкратце заключают в себе всю нравственность христианскую, под руководством божественного педагога или наставника. Под именем Стромат, т. е. узорчатой ткани, разумеет Климент духовную ткань философии христианской, изъясняя в ней, что начало всякого учения не есть доказательство, но вера в самое учение; он опровергает ложные мнения философов языческих и современных еретиков о браке, мученичестве и грехе и в обличение тем, которые величали себя громким названием гностиков, начертал характер истинного гностика.
«Истинный гностик, — писал он, — научается верою от слова Божия, которому все доступно; знание же человеческое служит только приготовлением к вере. Гностик чуждается страстей или одолевает их; он покоен духом, ибо ничто не может уклонить его от Бога и не может питать он зависти или ненависти ни к какой из тварей, через которых научается любить Творца; желаний нет у него, ибо душа его уже достигла высшего блага, и в созерцании его исчезают пред ним все наслаждения земные».
Философия эллинская, по замечаниям Климента, несмотря на покровительство кесарей, не могла убедить мир, и каждая ее система имела весьма мало последователей; одна только философия Христианская, гонимая от самого начала всеми властями, распространилась по вселенной и со дня на день более цветет. Сами ереси служат свидетельством непоколебимости истинной веры по мере того, как обличаются отступники правых догматов, и Кафолическая Церковь, единством духа и преемством своих епископов и преданий, ведущих начало от Христа и Апостолов, резко отличается от нововводителей, нарушивших священную цепь, которым легко можно указать, когда, от кого и где они начались.
196-й от Рождества Христова
В то время один важный вопрос занимал всю Церковь, о дне празднования Пасхи, и по многим местам собирались для этого частные соборы, начатки тех великих Соборов, которыми впоследствии столь торжественно представлялось единство Кафолической Церкви, распространившейся по всей вселенной. Опасаясь, чтобы разновременное празднование величайшего дня Пасхи не нарушило единства христианского, несколько епископов соединились в Кесарии Палестинской: местный Феофил, Кассий и Клар, епископы Тира и Птолемаиды, и Наркисс Иерусалимский, знаменитый святостью жизни и чудесами, который однажды, накануне Пасхи, по недостатку елея, велел диаконам, с несомненною верою, влить воду в лампады и в них загорелся елей; оклеветанный впоследствии пред своею паствою, он укрылся в пустыню, и лжесвидетельствовавшие на него восприяли то наказание, которому каждый обрекал себя в клятве для доказательства клеветы. Папа Виктор в Риме, Приней в Галлии, Вахил епископ в Коринфе, Амастрийский епископ Пальмас в областях Понта и несколько епископов Озроены созывали у себя также соборы, чтобы единодушно установить празднование Пасхи в первое воскресение после весеннего полнолуния.
Но Поликрат Эфесский с несколькими епископами окрестных Церквей малой Азии сильно тому воспротивились. Он написал пространное послание к Виктору Римскому и основывал свое мнение на примере Апостолов Филиппа и Иоанна, который, по свидетельству Поликрата, был еще сверх того и первосвященником и носил на челе своем златую повязку архиереев иудейских: (может быть, она перешла к нему от Иакова, брата Господня, первого епископа Иерусалимского, как последнему из живых между Апостолами, когда прекратилось ветхозаветное священство). Упорство епископов Малой Азии совершать Пасху 14 апреля раздражило Виктора, и он хотел нарушить с ними общение, известив грамотами прочих своих собратий епископов; но все они сильно восстали против такого поступка, чуждого любви христианской, и многие советовали ему, в письмах своих, помышлять более о том, что споспешествует к миру и единству между братиями. Ириней Лионский, от лица всего собора Галлии, напомнил ему пример его предместника Аникиты, который в таком же случае не чуждался общения с Поликарпом Смирнским и даже уступил ему освящение даров в своей Церкви, ибо вопрос о времени Пасхи не был догматический, но только обрядовый. Миролюбивое послание Наркисса Иерусалимского и всего собора Кесарийского было действеннее угроз Виктора для водворения единодушия между Церквами Малой Азии, и престолу Александрийскому исключительно поручено было определять время Пасхи и возвещать ее окружными посланиями всем Кафолическим Церквам.