— Бедный друг! — воскликнул я. — Прости за эту «неловкость». Право же, очень жаль…
Фехтер протянул здоровую руку и сказал:
— Ты лучше меня, Арно. Приношу тысячу извинений за глупое поведение. Что делать, человек — существо далеко не идеальное. Пусть это недоразумение станет последним и не омрачит нашу крепкую дружбу. Я получил то, что заслужил. Надо признать — сделано это тобой отлично. Идем к врачу делать перевязку.
Мы стали друзьями еще лучшими, чем прежде, а наша привязанность друг к другу и раньше была поистине братской. Сейчас Фехтер — командир эскадрона, и куда бы судьба ни забросила его, уверен, на оккупированной немцами земле Франции он сражается как истинный солдат и патриот.
Меж тем пора было подумать об экипировке. Ведь утром следующего дня предстояла официальная церемония присвоения офицерского звания. Я не мог без волнения думать об этом.
На родине все было бы гораздо проще. Кроме портного и сапожника, множество других поставщиков снабжают новоиспеченных офицеров всем необходимым.
Но как с этим справиться здесь, в восьмистах лье от Парижа? Новые коллеги, догадываясь о моих заботах, наперебой предлагали отдельные предметы офицерского обмундирования, причем делалось это с такой сердечностью и искренностью, что я не мог им отказать. Один принес эполеты, другой кепи, о котором можно было только мечтать, третий — суконные зеленые полоски, что отличали в то время панталоны солдата и офицера.
Мой денщик также был в счастливом волнении: он становился денщиком офицера! А это означало в первую очередь освобождение от нарядов на ненавистные хозяйственные работы, от которых добрый малый старался увильнуть, на что я закрывал иногда глаза. Во-вторых, повышалось его денежное содержание, в то время как обязанностей становилось гораздо меньше. Слово «лейтенант» уже не сходило с уст хитреца. Он придумывал тысячу поводов, чтобы иметь возможность отвечать: «Да, мой лейтенант» или «нет, мой лейтенант».
Должен признаться, слышать эти слова и мне было не так уж неприятно. Скорее, даже наоборот. В то время я напоминал ребенка, которому подарили новую игрушку, и, рискуя заработать косоглазие, беспрестанно бросал взгляды на новые лычки, украсившие мундир.
Наконец на вечерней поверке прозвучали долгожданные слова: «Завтра утром в восемь часов весь состав полка на лошадях и при оружии выводится на построение в отведенном для сборов месте для представления к званию младшего лейтенанта господина Арно».
Нетрудно догадаться, что всю ночь мне не удалось сомкнуть глаз. Предстоящая перспектива командования взводом пьянила голову, волновала кровь.
Весь лагерь еще спал, когда я, затянутый в мундир, уже стоял, готовый к представлению. Унтер-офицерская униформа, с которой исчезли серебряные нашивки, прекрасно смотрелась с новыми знаками отличия, хотя было видно, что она не вчера вышла из мастерской портного. Новые золотые нашивки хорошо гармонировали с зеленым сукном.
Утреннее солнце, сверкнувшее на острие минаретов, казалось, светило только для меня. Золотом блестела каска с ослепительным гребнем, искорками горели шпоры, производя едва слышное позвякивание, поблескивала сабля и, ударяясь об икры ног, производила столь радостное для каждого кавалериста бряцание.
Приблизительно так выглядел я в собственных глазах, когда направлялся к конюшням полка.
Согласно традиции, первый караульный, отдающий честь новоиспеченному офицеру, получает от него денежное вознаграждение. Следуя этому правилу, я положил в карман пять франков.
Часовой, привыкший меня видеть в форме старшего сержанта, не заметив в ней никаких изменений, улыбнулся, но остался стоять, опираясь на ружье, хотя, как и другие, должен был знать о присвоении мне нового звания. Этим замешательством воспользовался дежурный по конюшне. Схватив метлу и имитируя ружье, он сделал несколько четких шагов вперед и отдал мне честь.
— Молодец! — воскликнул я со смехом. — Не потерял головы. За это держи на «чай».
— Спасибо, мой лейтенант, — сказал солдат, радостно отправляя в карман монетку, которая в его воображении тотчас же превратилась в шеренгу больших и маленьких стаканов со спиртным.
Зазвучал сигнал трубачей: «По коням!» Драгунский полк вступил на плац и выстроился по взводам со своими командирами во главе. Единственный без командира был мой взвод. Я держался позади всех, неподвижный и прямой в седле, как конная статуя.
Примерно в шестидесяти метрах от линии построения стал полковник со штабом. Слева от него находился аджюдан, выполняющий роль адъютанта полка. Мне подали знак занять место справа от командира полка.