— Общественный труд облагораживает человека, — поддакнула мать, которая выписывала «Работницу» и «Советские профсоюзы», хотя никогда и нигде не работала: ни за деньги, ни для общества.
― Сама-то я не хочу, а другие не просят, — попыталась оправдаться Победа. — Аркадий говорит, что добровольно мы производим только наслаждения, а все остальное — из-под палки, как и всякий зверь в природе, например, слон.
— Забудь о своем очкарике! — закричал Чугунов.
— Нет, — сказала Победа. — Мне за него замуж идти. Как я могу забыть?
— А вот я сейчас задеру тебе подол и выпорю! — сказал Чугунов.
— Тогда я уйду жить в другое место от такого позора, — ответила Победа
— Дура! — сказал Чугунов.
— Я влюбленная женщина
— Дура! Сопливая набитая дура! Он плебей, а ты — дочь партийного работника
— Он плебей, я дура: мы — ровня, — посчитала Победа — Между прочим, граф Шереметев женился на крепостной Парашке; между прочим, ты — внук рабочего, которым, правда, только гордишься; между прочим, мама вообще не знает, откуда она взялась. А Аркадий трудолюбив, работоспособен и всего добьется. Я верю.
Василий Панкратьевич понял, что дочь надо брать не воплями; а измором и материальными подачками, и сказал:
— Скоро Новый год. Пригласи к нам Кустыма Тракторовича.
— А Карла Дулембу? — спросила Победа
— Я не уверен, что он ортодоксальный марксист, — решил Василий Панкратьевич. — Африканцы любят наряжать Великое учение в дурака: могут быть неприятности.
«Ладно, — подумала Победа, — Кабаева позову, а сама смоюсь к Дулембе».
— Ладно, — сказал Чугунов, — иди к себе, — и подумал, что коммунисты обязаны жить семьями, передавая чистоту учения в наследство.
— Ладно, — сказала мать, — хватит Светлану Климову мучить.
Но Василий Панкратьевич не услышал про измученную кошку, крепко задумавшись. Ему вдруг показалось странным, что можно переименовать город на Волге, а саму реку нельзя. Почему нельзя? Брежневград на Брежнев-реке, как Москва на Москве-реке…
— Все-таки этот папаша — министерская крыса — дождется от меня дворницкой метлы, — сказал он жене в постели. — Ведь предупреждал его по-хорошему!
А Победа от разговора с отцом так соскучилась по Аркадию, который за два месяца не послал даже телеграмму, что накинула шубку и побежала в ночь к Макару Евграфовичу…
— Да, — признался глубокий старик, — получил два письма
— А можно почитать? — спросила Победа, хватая пенсионера за руку.
— Можно забрать себе, если хочется, — сказал Макар Евграфович. — Там есть обратный адрес. Правда, до востребования.
Победа положила чужие письма на грудь и побежала домой, чтобы нареветься в подушку.
Какая интересная жизнь была у Аркадия! — описывал он Макару Евграфовичу. «Это вовсе не экспедиция, а разведка. Мы живем в строительных вагончиках, которые таскают по степи грузовики. Где надо или не надо, мы останавливаемся, и одни ходят по полям, другие долбят шурфы, а начальники идут в станицу и беседует со стариками и старушками… Публика подобралась очень приличная, но многопьющая… Несколько женщин и девушек, они все время пишут отчеты… Знания мои и тут никому не нужны, все и без меня умные, но я работаю, ищу корни письма и уже нарыл кое-что занимательное. Например, я пробую изначальное предметное письмо свести к удобной международной скорописи. По-моему, слово, слог и звук только испортили дело и как раз выступили яблоком раздора, из-за которого «почтовые клячи прогресса» мудрят теперь над переводами. Физику, или химику, или математику не нужен переводчик, он объяснится формулами. Сколько там символов? Тысяча-другая. А в обиходной речи простого советского человека присутствуют одна-две тысячи корней, то есть символов… Конечно, я мог бы сначала проработать эту тему в библиотеке, но мне хочется найти свою методику открытий, пусть поначалу вульгарную. Для этого, как мне кажется, надо сторониться чужих методик до времени… Макар Евграфович, узнайте, пожалуйста, как там Победа, и напишите. Мне очень важно…»
Но последним словам Победа, уткнувшаяся в подушку, не обрадовалась. «Мерзавец! — подумала она — Девушки у него отчеты пишут, а я отбиваюсь в одиночку от банды женихов! Я его больше не буду любить, я лучше его буду нелюбить! Папа подарит мне что-нибудь на Новый год, я продам, сдам сессию экстерном и поеду к Аркадию. Как я его буду нелюбить!..»
Аркадий сидел в вагончике у окна, мешал поварешкой в кастрюле и смотрел на зачахнувшую до весны природу. «Что-то там делает моя Победа?» — думал, страдая душой и мучаясь подозрениями. А Победа как раз вышла из вечнозеленых кустов, которыми обсадили дорогу, и остановилась, озирая экспедиционные вагончики и угадывая прятавший возлюбленного.