— Я нашел первую учительницу на пенсии, — продолжал старик с заднего сиденья. — Она отговорилась от меня тем, что учила Чертикова по спецпрограмме, разработанной Министерством просвещения для школьников из неблагополучных семей. В Минпросвете я спросил: «Кто из вас виноват лично?» — «Все программы разработаны коллективно на основании постановлений партии и правительства», — ответили мне. Я покрылся холодным потом, страшно было даже подумать, но вот сказали же русским языком, кто виноват, что Никита Чертиков не умеет считать до десяти. Видя мое отчаянье, один из министерских работников добавил, что заслуги в строительстве советской школы и создании новой педагогики принадлежат Крупской, Калинину, Луначарскому и Макаренко. Не знаю, с каким умыслом он сказал это…
— Послушайте, ну зачем вы угробили столько времени на ерунду? — перебил первый секретарь. — Раз фасовщик Чертиков умеет считать до девяти, подойдите к нему и покажите на яйцах, что девять яиц плюс одно яйцо равняется десяти. Я уверен, он поймет, если трезв.
Макар Евграфович пропустил замечание мимо ушей, совет глупого человека:
— Я бросился в библиотеку к трудам строителей советской школы, но там даже намеком не упоминалось число девять. Наконец, библиотекарша под секретом поведала мне, что некоторые труды педагогов заперты в спецхран…
— Обратитесь в первый отдел за соответствующим разрешением, — посоветовал первый секретарь.
— Я обращался — мне отказали, — пожаловался старик. — Я прошу вас подписать ходатайство в первый отдел…
Тут только Василий Панкратьевич сообразил, что надо бы позвонить дочери и получить от нее информацию о происшествии. Прямо из машины он позвонил домой и получил от Победы информацию. Старика Чугунов оставил у дверей милиции, а сам вошел в дежурную часть и показал на Аркадия, томившегося одиночно, пальцем:
— Он ни в чем не виноват! Тем не менее благодарю сотрудников за бдительность.
На улице Макар Евграфович опять пристал к первому секретарю:
— Поверьте, меня лишь интересует магия числа девять. Почему именно девять выбрали создатели новой педагогики? Почему не семь или двенадцать, как все индоевропейские народы? Может быть, я нащупаю связь с Девятым января и открою неизвестную страницу истории.
Может быть, в Кровавое воскресенье Калинин или Макаренко, получив удар по голове…
— Хватит, — сказал первый секретарь. — Мне кажется, вы на старости лет задумали самиздатовский труд и рветесь в спецхран за спецданными, а меня принимаете за дурака, который своими руками подпишет ходатайство диссиденту.
— Как вы меня быстро раскусили, — проскрежетал зубами глубокий старик.
Василий Панкратьевич злорадно и довольно хмыкнул, забрал у юноши портфель из крокодиловой кожи и укатил.
Оставшись вдвоем у дверей милиции, Аркадий Чудин и Макар Евграфович немедленно подружились…
Между тем фасовщик Никита Чертиков, существовавший в действительности, а не бывший домыслом старика, этакий великовозрастный балбесина, которого заведующая подавала в ощущениях назойливым покупателям, сидел в подсобке на разделочном столе, болтал ногами и пытался жонглировать десятыми яйцами, занимая глотку беспорядочной трелью…
Между тем секретарша Чугунова, не слышавшая концовку разговора первого секретаря с Макаром Евграфовичем, но предупреждая возможные события, позвонила старой подруге — заведующей магазином «Молочный» — и передала, что на фасовщика Чертикова приходил жаловаться какой-то дед — дворник ЖЭКа-4, проживающий по адресу… сам по себе вроде бы никто, а там бес знает, на что он способен…
Между тем заведующая, она же Антонина Поликарповна, порыскав в столах подчиненных и выудив только учебник русского языка для третьеклассников, но вполне им удовлетворившись, вторглась в подсобку, выбила из рук Никиты уцелевшие яйца и, сунув ему учебник, рявкнула:
— Учись считать до десяти, дурак! Два дня тебе даю. А сейчас немедленно…
— «Пугало пугает», — прочитал фасовщик, — а попугай попугивает, — добавил он от себя, желая развеселить шуткой заведующую.
— Господи, когда же тебя, дурака, в армию заберут? — воскликнула Антонина Поликарповна.
— Скоро, — пробурчал Никита, бросая учебник под стол к разбитым яйцам.
— Господи, когда же скоро?! — воскликнула Антонина Поликарповна.
— А будете ругаться, я вашего сына от шпаны зарекусь спасать. Пусть бьют Леню, — пробурчал Никита.
— Господи, когда же Леня вырастет! — воскликнула Антонина Поликарповна.
— Никогда он не вырастет, — пробурчал Никита.