— Ешь, — предложили ему…
Аркадий вышел на улицу, где его ждала Победа, и сказал:
— Прощай, подруга, может, больше и не увидимся.
— Слушай, прекрати ныть. В конце концов, это твой долг — защищать меня. Тебе об этом сообщали на уроках НВП.
— Ага, — сказал Аркадий, — с лопатой и носилками.
— Обязательно мне пиши.
— Тебя отец прибьет.
— А ты пиши каким-нибудь хитрым шрифтом… Хитрым — для отца…
Через месяц Победа сдала летнюю сессию, и Чугунов пристроил ее на каникулы в интернациональный студенческий отряд, лишь бы не путалась под ногами.
— Хорошо тебе, за границу едешь, — сказал Трофим, — а мне в институт поступать. У всех лето, мысли шальные в голове, а у меня пять репетиторов каждый день по часам расписаны.
— Не забудь, — сказала Победа, — что Светлана Климова любит говядину и палтус.
В интернациональном отряде она познакомилась еще с одним Карлом, только не Дулембой, а Файервундербарманом.
— Я есть люблю тебя, — нахально говорил Файервундербарман.
— Дружба-фройндшафт, — остужала его Победа.
— А чего ты немца гонишь? — удивлялись подружки. — Ездила бы на родину в гости.
— Да они же все чокнутые. Они на работу в пять утра встают! — отвечала Победа.
— А мы думали, они твоего дедушку убили, — говорили подружки.
Файервундербарман ходил за ней неотступно и помогал интернациональному отряду строить железную дорогу задаром, пока от немецкого усердия не положил рельс на ногу Победы. Тогда она вернулась раньше срока в Москву на костылях и забыла Файервундербармана, как первый сон, обнаружив в почтовом ящике письмо Аркадия, которое ее очень тронуло, и письмо Трофиму с комсомольской стройки, которое ей было до лампочки. А вот Трофим проревел над ним до полуночи, разбирая через слово каракули любимой подруги…
Так получилось, что первым совершил добровольный исход из Москвы в Куросмыслов пэжэ города Донецка — Семен Митрофанович Четвертованный, сам признавший себя косвенно виновным в растлении дочери другими.
Когда-то, еще до почетного звания, Семен строил электрические каскады по стране и даже руководил людьми в буквальном смысле: то есть показывал руками, куда идти, и говорил языком, что там делать, С годами стал он слабеть головой, открыто, впрочем, признавая, что давно уже судит-рядит обо всем спинным костным мозгом. Те, кто еще пользовался содержимым черепной коробки, низвели ослабевшего Митрофаныча до простого монтажника Но и в простых монтажниках он продолжал говорить и делать очевидные умопомрачительные слова и поступки, и, помня его прошлые заслуги в деле электрификации всей страны, Семена Митрофановича по профессиональной болезни отправили до срока на пенсию.
Дома он заскучал и от скуки стал гостеприимен, как монастырь, беззаботен, как пионер, и за компанию рад был бы удавиться. Но жене не нравились вечно торчавшие посреди комнаты полупьяные гости, случайно собранные и подобранные на улице. Поэтому она убеждала Семена, что его «постылые друзья» зажимают ее в коридоре, и звала в свидетели Сени, которая жаловалась, что и ее тискают в угоду матери. Семен одним костным мозгом проблему: верить-не верить? — не разрешил, но гостей прогнал, а чтобы успокоить совесть, лишенную разума, стал приставать в коридоре к подругам жены, после чего также никогда их больше не видел в доме.
И жизнь на пенсии заела его бессмысленностью и одиночеством. Семен выходил на улицу, залезал на фонарный столб и сидел обезьянкой, тоскуя и бормоча что-то прохожим о пользе электричества, пока его не снимала милиция, посулив снизу забавную бирюльку. Тогда чувствуя нутром, как жизнь кончается, а для бессмертия сделан шиш с маслом, он решил уйти на природу и, ведя природночудаковатый образ существования, прослыть новым пророком в отечестве, пускай даже посмертно. Правда, внешне-внутренний вид пророка в отечестве требовал поменять блага цивилизации на вериги, хламиду, непокрытую голову и питаться черт-те чем и черт-те как. Причем обмен был совершенно невыгоден обладателю благ цивилизации. Но костоумный Семен Митрофанович просто решил эту дилемму, вырыв полуземлянку с таким расчетом, что поблизости оказался лес, оказалась любимая высоковольтная линия и оказалась Наро-фоминская свалка. В лесу он сближался с природой, под высоковольтной линией заряжался электричеством, а на свалке кормился-поился и обувался-одевался. Обустроив нехитрую жизнь изгоя, Семен Митрофанович забрался в скит и несколько месяцев размышлял, что бы ему эдакое проповедовать. «Разумеется то, — в конце концов подумал Семен, — что я знаю наверняка». В лесу он надрал крапивы, которую наверняка узнал среди прочих трав, и очень скоро так полюбил ее, что даже зад стал подтирать крапивными листьями.