— Это подставное лицо, — сказал Макар Евграфович. — Настоящий отец много лет назад не захотел губить карьеру ради такой ерунды, как любовная связь с горничной посольства. Вы, я думаю, поступили бы так же на его месте.
— Какие доказательства? — спросил Чугунов.
— Во-первых, на теле Аркадия есть опознавательные знаки.
— Они у всех есть.
— Во-вторых, его способности к языкам, совершенно очевидно, унаследованы от физиологического отца.
— Не велико наследство, — усмехнулся первый секретарь. — Еще что расскажете? Вы ездили за границу и беседовали с подлинным папой. Он обещал признать незаконного сына, перевоспитать в дипкорпусе и помочь материально сразу за восемнадцать лет.
— Мы переписывались, — сказал глубокий старик.
— Письма вы, конечно, сохранили?
— Конечно, я их сжег, чтобы не скомпрометировать посла.
— Расскажите лучше про императрицу Марию, которая стреляла в Зимний дворец, или про Надежду Константиновну, которая умела считать до девяти.
— Я про это ничего не слышал, — сказал Макар Евграфович. Василий Панкратьевич дернул носом бешено и закричал:
— Нам степной коммунист, как вы его называете, нравится больше полюбовного выродка!
— Кому «нам»? — спросил глубокий старик.
— Свадьба Кустыма и Вероники — дело решенное! Мной решенное! А ваше дело — ковырять метелкой тротуары!
— Не будет этой свадьбы! — сказал глубокий старик. — Вернее, будет, но жениха мы поменяем.
— Уж не вы ли поменяете?! — закричал Чугунов пуще прежнего.
— Именно я, — ответил Макар Евграфович.
— Знаете, что я с вами сделаю?
— А я с вами что сделаю!!!
— Нет уж, сначала послушайте, что с вами буду делать я!
— Мне не страшно, — сказал глубокий старик. — Возраст обязывает храбриться.
Первый секретарь стукнул кулаком по селектору так, что выскочили кнопки, и рявкнул:
— Петрова и Егорова!
Тут же вошли два бугая-близнеца в костюмах и галстуках.
— В Кащенку! — скомандовал Чугунов.
Костюмы-близнецы схватили сразу сморщившегося Макара Евграфовича под руки, сунули по кулаку в щуплое тело и потащили вниз по лестнице, прямой как сквозняк. На улице один бугай пошел искать водителя служебной «Волги», болтавшегося в праздности, а другой остался сторожить, удерживая старика за рукав.
— Пустите меня, — сказал Макар Евграфович, слегка дергаясь. Петров-Егоров даже не посмотрел в ответ, а свободной рукой достал сигарету и сунул в фарфоровые зубы.
— Василий Панкратьевич себя велел везти, а не меня, — сказал глубокий старик.
Петров-Егоров был глух и нем.
Макар Евграфович немного подумал над будущим: над непробиваемым окном, палатой без двери, над светло-зелеными стенами, коридором в шестьдесят шагов, над ежевечерним уколом в зад, о соседе, затравленном таблетками, о психиатре, ставящим диагноз по звонку из райкома, — и рванулся вперед что было сил, оставив рукав сношенного пиджака бугаю, который плюнул сигаретой и пошел вдогонку лениво и уверенно. За углом оказался перекресток, светофор привычно и однозначно посмотрел на глубокого старика красным глазом, но деться Макару Евграфовичу уже было некуда: бугай дышал в затылок паром. Старик выскочил на проезжую часть, поскользнулся, успел проклясть райкомовского дворника мысленно и тотчас отлетел на тротуар, размозжив голову о кузов грузовика. Петров-Егоров остановился метрах в пяти от тела, повернулся боком, косым и опытным взглядом констатировал смерть и пошел к райкому прогулочным шагом, запихивая оторванный рукав в карман и повторяя, как попка-дурак: «Машины не надо, машины не надо…»
Когда бугаи открыли дверь, за которой заседал партхозактив, Василий Панкратьевич распекал директора завода, как баба в метро — пионера, не уступившего ей место, ругал так, что самому было противно слушать.
— Он приказал долго жить, — сказали Петров и Егоров и развели руками, — совершенно случайно…
— Выполняйте приказ! — рявкнул первый секретарь, и, поскольку директор завода тотчас встал и вышел, бугаи не поняли, кто адресат команды…
Василий Панкратьевич и сам ничего не понял, только вечером удивился, что дочь с ним не разговаривает и не выходит из комнаты, но приписал ее неразговорчивость совсем другой обиде…
Сначала Аркадий получил письмо от Победы, где черным по белому стоял день свадьбы, и показал Чекрыжникову.
— Ваше дело — добыть мне увольнительную или отпуск, — сказал Аркадий.
— А я тут при чем? — спросил капитан.
— Вы разве не хотите погулять на свадьбе? — спросил Аркадий.
— Очень хочу, даже во сне вижу, — сознался Чекрыжников. — Но я бы предпочел гулять в роли жениха.