- Нет, y меня какая-то престранная голова: в ту минуту я не повторю, но через день, даже через несколько часов, если маленькое, - да. Сперва начинают вертеться в памяти отдельные слова, потом фразы и, наконец, все; я точно мотив подбираю, - подберу, тогда запомню и никогда уж не забуду.
- Совершенно своеобразный склад памяти, я еще с таким не встречался, - и, по обыкновению, элегантно раскланявшись, он отбывает из класса.
У Таньки Грачевой от зависти, кажется, начинаются судороги; но, Бог милостив, черты ее милого личика возвращаются в первобытное состояние, и все ограничивается презрительным: «Подумаешь, избранная натура! Вот кривлянье! Смотреть отвратительно!» - И не смотрела бы, чего, кажется, проще?
Остальные все удивлены, охают и ахают. Вот не предполагала, что этим можно мир удивить! Неужели сам-то Дмитрий Николаевич «Полтавы» наизусть не знает??..
Домой прихожу в самом лучшем настроении; после обеда просматриваю уроки, которых на завтра совсем мало, захлопываю учебник и тянусь за посторонней книгой, которой столько раз еще в прошлом году добивалась и вот теперь, только наднях, получила. Замечательно интересно, просто, тепло, задушевно, одним словом, как я люблю. Теперь на диванчик, в уголок, ноги подкорчить, руку на спинку, щеку на руку, и тогда так читается! Но входит мамочка.
- Муся, хочешь прокатиться немножко? Проведаем наших старушек, - благополучно ли они с дачи возвратились, что поделывают.
Хочу ли? - вот вопрос! Чтобы я да не хотела прокатиться вообще, a туда в частности? Впрочем, хитренькая, всевидящая и всезнающая мамочка, конечно, прекрасно знает это. Через пять минут мы на улице. Погода свежая, веселая, яркая. Осень в этом году во что бы то ни стало хочет оставить по себе хорошее впечатление; все улыбается и улыбается она, не обращая внимания на угрюмые тучи, которые, нет-нет, и угрожающе затянут голубое небо. Но она не смущается: дунет раз, другой, и побегут, хмурясь, напуганные облака, и опять себе, как ни в чем не бывало, смеется она.
Извозец нам попался хороший, ехать, по счастью, туда очень долго, чуть не противоположный конец города. Весело мне, прямо прыгать хочется, только, жаль, не принято это на улице. Зато сердце мое, которое меньше считается с приличиями и общественным мнением, то, не стесняясь, так и скачет себе. Останавливаемся. Лезем по лестнице. Тут не только сердцу, но и мне привольнее; коли не прыгать, то все же полубежком наверх взобраться можно. Звоним. Как всегда, минутка тишины, которою сердце опять пользуется для своих гимнастических упражнений, потом шаги, трик-трак: в открытых дверях перед нами Дуняша. Я страшно рада ее видеть.
- А, барыня, барышня, пожалуйте! Вот Ольга Николаевна и Марья Николаевна рады будут! Только намедни все про вас вспоминали.
Первое, что охватывает меня, точно проникает всю насквозь, это тот милый, так памятный мне, особый запах, который всегда царит в их доме: пахнет сушеными цветами, немножко камфарой, духами, чуть-чуть табаком, чем-то вроде «монашек» для куренья, пахнет так, как, представляю я себе, должно пахнуть в старом помещичьем доме, - добрым старым временем. Я обожаю этот запах, он точно за сердце хватает. Старинная красного дерева с красной же обивкой мебель, громадный киот, с теплящейся перед ним голубой лампадкой… Какой-то лаской, отрадой веет на меня от всего этого. Больше я ничего не успеваю разглядеть, кроме появляющейся из-за красной портьеры военной фигуры в тужурке.
- А-а!.. - радостно несется из его уст. - Вот сюрприз. Наше ясное солнышко выглянуло… Скажут тетушки, - быстро поправляется он. - Вот-то они обрадуются!..
Но глаза, вся физиономия его говорит, что и сам он не огорчен, то есть нисколечко. Он целует руку мамочке, крепко-крепко пожимает мою.
- Тетушки, a я вам гостей веду, да каких!
Но если старушки еще не совсем разглядели нас и, говоря «ChХre (Дорогая) Мусенька», направляются к мамочке и наоборот, зато они прекрасно расслышали все. Радость, рассказы, расспросы… В сущности, не говорится ничего особенного, но весело необыкновенно, a груши, сливы, пастила и большие яблоки, которые сейчас же распорядились подать радушные старушечки, кажутся непосредственно сорванными в райских садах. Светло, хорошо, отрадно! Опять мелем мы с Николаем Александровичем всякий вздор, смеемся сами, смеются и старшие. Ни на минутку не оставались мы вдвоем, ничего особенного не сказал он мне, только, улучив удобный момент, незаметно для других, вытащил что-то красненькое из кармана жилетки и показал мне. При взгляде на мою же собственную красную ленту, с которой, видимо, не расстается он, еще веселей, еще отраднее стало на сердце; в легком приподнятом настроении вернулась я домой.