Однажды Дмитрий Николаевич не пришел на урок во второй класс, и по гимназии разнеслась молва, будто он в этот день защищает при университете диссертацию. За проверкой пущенного слуха мы обратились сперва к Клеопатре Михайловне, затем к самому Андрею Карловичу, который подтвердил его. В классе поднялась суматоха.
- Ура! Светлов профессор! Ура! Светлов Brodfresser! - в исступленном восторге поет Тишалова, сопровождая сей очаровательный мотив грациозной пляской, очевидно, позаимствованной ею каким-нибудь счастливым случаем от жителей горячей Индии.
- Господа, надо поздравить Светлова!
- Пошлем ему букет цветов, - советует Ермолаева.
- Вот идея?! Что он барышня, что ли? - протестуют голоса.
- Ну, так венок, - предлагает Ира.
- Еще лучше, точно покойнику! - негодует Сахарова.
- Почему же непременно покойнику? Венки подносят и артистам, и героям, и победителям. Раз Дмитрий Николаевич убедил, то есть красноречием покорил, одержал верх над своими противниками, значит, он и есть победитель; следовательно, венок будет вполне уместен, - защищает Пыльнева свой проект.
- Что же, пожалуй, правда!
- В самом деле!
- Так решено - венок!
Затем наступают длиннейшие диспуты относительно цвета ленты и, наконец, еще более пространные, касательно надписи. Многие непременно настаивают на слове «дорогому», другие требуют «любящих учениц»; решено, наконец, остановиться на розовой ленте, как наиболее удачном сочетании этого цвета с зеленью лавровых листьев, a надпись изобразить следующую: «Глубокоуважаемому Дмитрию Николаевичу от искренно преданных, счастливых его успехом, учениц».
Немедленно после уроков депутация из четырех человек, в число которых попала и я, была отправлена в цветочный магазин и за покупкой ленты. Таким образом в тот же вечер лавры были доставлены на квартиру герою дня.
Как страстно хотелось мне еще и от себя одной послать ему хоть малюсенький цветочек, написать несколько простых, искренних, теплых слов… Но, конечно, желанье только желаньем и осталось, - подобной вещи я никогда не позволила бы себе, да и ничего, кроме вполне справедливого осуждения, это не могло бы вызвать со стороны Дмитрия Николаевича. Итак, пришлось удовольствоваться слабым утешением, что в общем нашем презенте «и моего хоть капля меда есть».
Радостный, приветливый, растроганный нашим вниманием, пришел на следующий день Светлов, тепло и задушевно благодарил нас.
- Значит, на будущий год вы уже здесь преподавать не будете? - спрашивает кто-то.
- Вероятно, нет.
- Ай, как жаль! - раздаются с Ермолашей во главе возгласы некоторых, не освоившихся еще с мыслью, что на будущий год их самих не будет больше в гимназии.
Светлов улыбается.
- Но ведь лично вам это должно быть все равно, я же, наоборот, надеюсь встретиться со многими из этого выпуска еще и в высшем учебном заведении, так как возможно, даже весьма вероятно, что меня назначат читать лекции именно на одни из женских курсов.
- Я поступлю!
- Я непременно пойду!
- У меня это давно решено! - несется со всех сторон класса.
Боже, сколько ученых женщин прибавится в России, благодаря профессорству Светлова!
Вот тот светлый огонек, который озарил мне, казавшийся прежде таким неприветливым, будущий год.
- Хорошо, все-таки, что Дмитрий Николаевич только что сам сдавал экзамен: небось, тоже потрухивал, по крайней мере к нам добрее и снисходительнее относиться будет, a то до этого верно успел забыть, каково дрожать в ученической шкурке, - делает глубокомысленный финальный вывод всегда практичная Ермолаша.