Телёнок ласково терся рожками о его штанину и лизал руку мокрым розовым языком.
— Жалко мне тебя, дурачок...
Он присел на корточки и, приподняв ладонью голову телёнка, долго и вопросительно стал смотреть в тёмные телячьи глаза, словно хотел найти в них какую-то неизвестную ему тайну.
— Печальные, братец, у тебя глаза... С поволокой!
К горлу Мити подступили слезы, он хотел вскочить, зашуметь бутылками, но просьба матроса — добыть оружие — заставляла выжидать на месте.
Громыхая железом, Сашка втащил в сарай старую, заржавленную ванну.
— Насилу разыскал, — засопел он, снимая с пояса кобуру с револьвером. — Пойдем, ты мне лестницу подержишь. Топор с голубятни надо достать...
— А топором что делать?
Сашка хлебнул из стакана глоток вина.
— А чем ты его на куски разрубать будешь, пальцем?
— Чудило, а шашка?
— Я лучше знаю...
Они вышли из сарая. Телёнок обнюхивал пол, раздувая в стороны неметённую пыль. Митя осторожно высунулся из-под койки и поманил его:
—Бяшка, бяшка!
Телёнок подошёл к нему и обнюхал одеяло.
— Беги, дурак, отсюда, — шёпотом закричал Митя, — беги, а то зарежут.
Телёнок недоверчиво пошевелил ухом и остался на месте. < о слезами горя Митя изо всей силы ударил его кулаком в мягкий нос: телёнок обидчиво замычал. Митя испуганно юркнул под койку. В сарай с кирпичом в руке влетел угрястый.
— Ты чего затрубил?.. Соседей разбудишь, чертило безрогий! — Он положил кирпич на колени и начал точить нож.
Митя следил за угрястым с ненавистью и страхом. Лезвие скрежетало по кирпичу со звоном. Опробовав его на ногте, доброволец отложил нож в сторону. Прислонив лежавшее на столе зеркальце к помидору, он распялил на лице улыбку, полюбовался и нахмурился, по-видимому оставшись собой недовольным. Заслышав шаги, угрястый быстро вытер зеркальце о штанину и зашагал по сараю, насвистывая лезгинку. Вошёл Сашка с топором в руке.
Он неестественно засмеялся и стал наливать себе вина.
— Волнуешься, — поддел невинно угрястый. — А то можно отставить, пока не поздно.
— К чёрту! Не в моём характере откладывать начатое дело... Давай сюда посуду!
От волнения Сашка выражался односложно.
— Надо потише — через стенку слышно... Шпоры сними, раззвенелся, как цыганка.
Сашка разглядывал у лампы нож — он сверкал в его руках, как пойманная рыба.
Оцепеневший Митя подглядывал за приготовлениями с пересохшим ртом, почти теряя сознание от горя и зловония подсунутых портянок.
Сашка поднял над ванной голову телёнка (Мите хорошо видны были его закаченные белки) и снизу полоснул его ножом по вытянутой шее: тёмная струя с силой рванулась из горла, застучав о железо, как весенний ливень. Передние ножки телёнка подломились, и он упал на колени.
— Готов, — сказал Сашка с приподнятой молодцеватостью. Уши телёнка обмякли. Он не мычал. Угрястый с любопытством наклонился над его опавшей головой, стараясь всмотреться в полузакрытые телячьи глаза.
— Как у человека,— произнес он с грустным удовлетворением, словно сделал для себя какое-то очень важное и неприятное открытие. — Ванна-то дырявая, кровь протекает на пол, — с тревогой обернулся он к Сашке.
— Как дырявая? Надо замазать чем-нибудь, следы могут остаться.
— Зря мы его уходокали...
— Отчего ж зря?
— Мяса нет и нет... Одни кости да вонь. Мерзость!
— Надо отмыть пол и привести помещение в порядок. Отвечать небось мне одному придётся, — забеспокоился Сашка.
— А шашлык?
— К чёрту шашлык! Телёнка в уборную оттащим...
— Ты очумел... Он в дырку не пролезет.
— Руби его на куски, а я схожу за тряпкой.
Мите из-под койки было видно, как топор с хряском прорубал в телячьем боку узкое ущелье — туша развалилась надвое.
Тяжёлая, отталкивающая вонь поднялась из дыры, заполнив собой весь сарай. Угрястый, покашливая, хмуро крошил топором телёнка на части, изредка поплёвывая на ладони.
Сашка втащил в охапке тряпьё и свалил его на пол.
— Разрубил?
— Готов. Никак пальто принес?
— Моя гимназическая шинель. Отслужилась...
— Чудак, она же почти новая.
— Аллах с ней, англичане новей дадут. Недаром же воюем.
— Однако мясо довольно душистое...
— Одолевает?
— Слезу катит...
— Ну, шинелька, — грустно вздохнул Сашка, — юность отошла, а также и все телячьи восторги. Наваливай!
— Куда?
— Прямо в шинель и наваливай. Я пойду гляну — на дворе никого?
— Тихо... Бери за тот край.
Сапоги угрястого, споткнувшись о порожек, бухнулись в мягкую пыль двора. Митя выбрался из-под койки, не теряя времени схватил с одеяла револьвер и стремглав бросился домой, пришпоренный удачей.