Казак, покручивая над головой шашкой, догнал раненого; остановив коня, он о чем-то спросил его, тот схватился за кинжал. Казак рубанул его по голове, и человек рухнул на траву.
Повернув коня и пригибаясь к его гриве, казак поскакал в лес. Со скалы его безуспешно обстреливали из винтовок.
Трое беглецов, благополучно обогнув скалу, уже пробирались лесом. Взмыленные кони, дрожа от напряжения, с трудом брали подъём. Сидевшие в засаде партизаны спешили им навстречу.
Непроходимыми тропами, усталые и разбитые, Никита, Митя и сестра, в сопровождении Филиппа и Василька, добрались к обеду к месту расположения отряда. Дорогой Никита рассказал партизанам о всех ночных злоключениях.
— Если бы не этот черкес, нас наверняка отослали бы в штаб Духонина...
— А звать его как? — любопытствовал Василёк.
— Кажется, Хаджи...
— И шо ж, совсем незнаемый? — таращился Филипп.
— Чужой. Отобрал револьвер. Был бы он свой — отпустил бы сразу, а то привёл. Привёл и сам же заступился, говорит, мирные... О револьвере умолчал. Сопровождать в станицу сам согласился, а в дороге такой необъяснимый поступок. Не понимаю...
— Зарубили беднягу.
Перейдя вброд торопливый, кипящий поток, спугнули за кустами кривоногого щекастого парня, державшего в зубах ремень. Парень обескураженно уставился на сестру и, признав в ней знакомую, распахнул удивлённо губастый рот, выронив ремень на траву.
— Сестрёнка, — произнес он пугающей октавой.
Она задержалась.
— Ты откуда меня знаешь?
— Не угадала? — осклабился парень.— Вместе до полустанка отходили. Часть наших сюда метнулась, вместях с Забей-Воротой.
— Припоминаю! Вы ушли наступать на город?
— Нам такого наступления задали! Пришлось тикать подобру-поздорову до лесу.
Митя не удержался и спросил:
— А Дядько там не видали?.. Из типографии. Наборщик он. В очках.
Парень наклонился за ремнём, и лицо его побагровело от натуги.
— Дядько?.. Рази там усех упомнишь?.. Разгромили так — щепки не осталось. Може, он по железной дороге отступил. Часть людей туда повернула. Ты не горюй, — успокоил парень, — отец он твой, што ли?
— Товарищ...
— Товарищей и без него много, — сострил парень. — Полон лес набито, не провернёшь.
— Оно факт, — добавил Филипп, — даже присесть тебе нема места...
— Ладно, ладно зубы скалить! — сердито огрызнулся кривоногий.
— Это наш пулемётчик, — немного пройдя, сказал Василек. — В своём деле большой мастак.
За камнем раскорячился на треноге пулемет, около него прогуливался часовой с карабином.
Под ветвистым каштаном, засучив рукава, свежевал барана смуглый, загорелый боец с давно небритой, обросшей шеей. С первого же взгляда Митя узнал круглую, черноволосую, с жёсткой, как сапожная щетка, щетиной голову Аншована.
— Аншо, бареф! — с неистовым восторгом приветствовал он друга на его родном армянском языке.
— Ассу бари! — ответил непроизвольно Аншован но, обернувшись и увидев земляка, бросил свежевать барана и, облапив Митю, закружил его под одобрительный смех партизан.
— Прямо к шашлыку! Ой, какой ты молодец, Митька! И Никита с тобой...
Да, это был он, Аншо, с той же крупнозубой улыбкой, с тем же кирпично-румяным лицом. Отступая из города, он задержался у сгоревшего моста — помочь переправить через Кубань тяжело раненных товарищей. Здесь его и схватили белые.
— Хотели расстрелять, но я дал ходу. «Неужели,— думаю,— ишаки бородатые, вы расстреляете меня в родном городе, на своей улице? Ведь я здесь вырос, знаю здесь каждый двор, каждую калитку. Каждый камень здесь мой друг, А вы, куркули лопоухие, хотите меня забить, как глупого барана». Как дал конвоиру ногой в зад, он бултых в лужу, а я через забор, и алла-верды! Так и убежал сюда в горы...
И действительно, разве можно было допустить, чтобы казаки убили Аншована на своей улице? Никогда! Митя был горд отвагой своего закадычного друга.
Партизаны с нескрываемым любопытством встречали новоприбывших. Особенно Лелю.
— Словили, кум? — справлялись они у Филиппа. Он не находил нужным отвечать на праздные вопросы, проходя мимо с откровенным достоинством.
— Чи засватал? — с насмешливой нежностью подтрунивали бойцы.
— Филько, подпояшь поясом бороду, а то жинка усю оборвет, хо-хо!
Около землянки повстречали человека с такой же, как и Филиппа, бородой, с висевшим за спиной башлыком. Митя с трудом признал в нем Забей-Вороту. Угадав гармониста и сестру, он подошёл и сердечно пожал им руки. Сестра слезла с лошади.
— Позарастали, как медведи! — засмеялся с седла Никита.
— Бриться нечем, да и некогда, — отмахнулся Забей- Ворота. А где твоя нога? — спросил он, любуясь породистой выправкой серого жеребца.