— Советская власть заставит их подчиниться решению мирян! — твердо заявил Куш-Юр.
Глава 5
«Чайная» вода
Неделю на селе никто не работал: Пасха.
Гриш решил передохнуть денек. Одетый, лежал он поверх одеяла и лениво размышлял: «Какой к черту праздник насухую? Даже браги нет. Однако нет худа без добра: голова не болит назавтра. Вот только заняться нечем, а спать неохота. Нагрянет вот поп, спросит, почему не бываю в церкви. Лучше пойти куда-нибудь. Пускай принимает Елення. Она причащалась. Уйду-смотаюсь, однако».
— Схожу проветрюсь, — сказал Гриш жене, уходя из дому.
Елення засмеялась:
— Еще мало проветрился! Черным стал от солнца… Скоро придет батюшка…
— Э-э, — махнул рукой Гриш и вышел из избы.
Было солнечно и безветренно — на малице шерстинка не шелохнется. Колокольный звон весело метался над селом: звонарь Тихэн-дурачок старается вовсю.
— Ишь, каналья, — усмехнулся Гриш, — вроде «Барыню» наяривает на колоколах! Никакой благости…
«А не прокатиться ли до Живун-озера? — подумал он. — Там вода живая из родников-живунов и окуни водятся. У зимы глотка прорва — неча есть стало. Ей-богу, должны там быть рыбаки! Партийцы да комсомольцы наверняка рыбачат — им Пасху не справлять. Помогу закинуть под лед невод и буду с рыбой на варево». — И Гриш пошел запрягать коня.
Дороги, похоже, были из конского навоза. Нарта-сани тащились тяжело, будто из полозьев торчали гвозди. На обочине дороги лежал изъеденный солнцем снег, хлюпала вода.
На околице села Гриш остановил коня:
— Ну, хватит, детки, кататься. Хорошего-пригожего, говорят, помаленьку-потихоньку.
Февра и Федюнька нехотя слезли с нарты, а Илька, довольный, остался сидеть.
— Потом, Илька, расскажи все-все, что видел! — попросила сестра.
— Конечно, расскажу, — засмеялся Илька.
Гриш тронул вожжи, но тут навзрыд зарыдал Федюнька:
— Возьми меня, папочка. Возьми, долегой!..
— Тпру-у! — Гриш остановил Карько и вздохнул: — Надо взять. Иди!
— Иди скорее! — обрадовался Илька.
Дорога тянулась на север до самого поворота Малой Оби и пересекала ее по льду, выходя на правый берег. Проехали по извилистой протоке и выбрались наконец на озеро. На середине озера виднелись люди и несколько лошадей.
— Есть народ! Стараются-копошатся! — Гриш расплылся в улыбке.
— Хорошо! — воскликнул Илька.
— Холесо! — лепетнул и Федюнька.
— …Ага, попались! Нарушаете Пасху! Арестовать — конфисковать рыбу в мою пользу!
— О, Варов-Гриша лешак привел! — оторвался от лунки Куш-Юр. — Вот тебя надо арестовать, бездельника! Вуся!
— Вуся! Осенью — осетра не хотим, а весной рады окуню.
— Не наш это праздник! — горячо заговорил комсомольский вожак Вечка. — Мы — работники всемирной великой армии труда! Скидывай быстрее малицу! Помогай!..
На льду лежала большая куча ханжанг-хула — разрисованной рыбы, окуней.
Собирались сделать новую тонь. Варов-Гриш радовался:
— Еду и думаю-гадаю: не напрасно ли? Ан нет, повезло… Федюнька, иди сюда! Возьми ханжанг-хул, отнеси Ильке, ему веселее будет!..
Федюнька подошел, но рыбу не взял — живая, шевелится.
— Кусается…
— Эх ты, чудак-рыбак… — Гриш положил ему несколько окуней в подол малицы. — Неси!..
— Чудак-рыбак! Рыбу ловит, но не ест, а сдает ее в рыбтрест! — улыбнулся Евдок, двенадцатилетний сынишка хозяйки Куш-Юра.
— Вон чо знает!.. — засмеялись рыбаки.
— Сам, что ли, сочинил? — удивился Куш-Юр.
— Сам… А почему ты, дядя Гриш, не пошел работать в рыбтрест? Был бы начальником.
— Я-то? Да ведь рыбтрест только летом. Да и не тянет в начальники. Вот начнем строить югыд-би — пойду туда рабочим.
— О-о, югыд-би! Это ты, Варов-Гриш, здорово придумал, — откровенно позавидовал Вечка.
Илька и Федюнька рассматривали окуней, брошенных возле саней-нарты.
— Смотли — живые, — удивлялся Федюнька.
— Папа говорил — икряные, — разглядывал окуней Илька.
— Ну да, икляные.
— Икр-ряные надо говорить. Кррр!..
— Карр! Карр! Карр!.. — вдруг раздалось над их головами.
Оба увидели пролетавшую ворону.
— Карр! Карр!.. — наперебой принялись передразнивать птицу.
— Карр! — сердито оглянулась ворона и, взъерошенная, села.
И вдруг крикнул Федюнька:
— Ой!.. Каррр — получается!!
— Получается! Получается! — хвалил Илька. — Ну-ка, говори — каррр!