— Тссссссс… Я сейчас спущусь.
Я уже была почти одета для пробежки при луне, поэтому через минуту стояла рядом с ним. Приложив палец к губам, дала понять Скотти, чтобы говорил тихо, а то разбудит моих родителей.
— Ты часто так делаешь?
— Что?
— Тайком убегаешь из дома?
— Почему ты так решил?
— Ты словно ожидала моего прихода.
— А, это. Да нет. — И объяснила ему, что ночью выхожу из дома побегать.
— Я не знал, что ты так делаешь.
— Откуда бы ты мог знать, если я не рассказывала?
Мы дошли до детского парка, и я направилась прямо к качелям. Я всегда их любила. Вот тайная игра, в которую я играла на площадке с качелями столько же, сколько помню себя: я раскачивалась выше и выше, пытаясь достать ногами листву на растущем рядом дубе. Это было невозможно, потому что листья начинали расти на высоте семи метров. Даже сейчас, повзрослев, в темноте пытаюсь проделать тот же трюк. Но сейчас, когда Скотти был рядом, я не стала этого повторять, просто села и начала качаться.
— Итак, что случилось?
Скотти вздохнул:
— Я порвал с Келси.
Я попыталась изобразить удивление.
— Ты расстроен? — спросила я.
— Не очень.
— Зачем же тебе нужна «служба спасения»?
— Она по-настоящему хочет з. т. тр. Поэтому я хотел, чтобы ты знала об этом до завтрашних занятий.
— Почему она собирается задать мне трепку? Я ведь даже не разговариваю с тобой.
— Знаю, — ответил он, рисуя что-то палочкой на песке. — Я стал ей говорить, что скучаю по тебе, и это вызвало проблему. — Он стер ногой нарисованное. — Я считал, что она должна знать правду. Что моя дружба с тобой более важна для меня, чем с ней.
Было время, когда я подумала бы, что это самая хорошая минута в жизни. Но больше я так не думаю. Сейчас из уст Скотти это звучало так же неестественно, как в кино. И хотя мне нравилось смотреть сцены объяснения любви в фильмах, в реальной жизни это все выглядело таким фальшивым.
— Я, наверное, кажусь тебе болваном, но то, что я сказал о тебе Келси, — правда.
Скотти устраняет все препятствия со своего пути, чтобы вернуть мое расположение. Много ли шестнадцатилетних парней променяло бы секс на дружбу? Но я знала, что монашеством здесь и не пахнет, потому что Скотти очень сильно надеется, что это поможет ему заняться сексом со мной. И все же это очень впечатляет, даже если задаешь себе более точный вопрос: Сколько шестнадцатилетних парней откажутся от реального секса ради неопределенной перспективы когда-нибудь заняться любовью с другой?
Вряд ли такое возможно.
— Я сожалею, что отнесся так неуважительно к тебе, когда ты пригласила меня на свадьбу сестры.
— Угу!
— Я мог бы с тобой пойти.
— Угу!
— Если ты все еще этого хочешь.
Это было забавно. С самого начала я не хотела идти с ним. Все хотели, чтобы я пошла. Ни за что не окажу всем такой услуги второй раз.
— Знаешь, Скотти. Ты опоздал.
— Да?
Конечно, совсем не было поздно. Моя сестра смогла бы все устроить. Но это было слишком поздно для меня.
— Извини, ты зря сюда приходил, — сказала я.
— Да ладно, — ответил Скотти. — Не такое уж это большое дело, черт побери.
Двадцать второе июня
Сегодня последний день занятий. Больше я уже не девятиклассница.
Как обычно, в Пайнвилльской школе сегодня состоится собрание, на котором будут вручаться ежегодные награды. Предполагается, что это дает нам стимул лучше проявлять себя в дальнейшем. Явный недостаток в этой логике заключается в том, что «Кантрушники», «Мочалки», «Белые негры», «Отбросы» и прочие низы нашей школы, которые, как предполагалось, должны были бы купиться на поощрения, совершенно не проявляли к этому интерес. Их не так-то легко заманить обещаниями, что их имена будут выгравированы на особых дощечках, потому что прекрасно понимали, что вряд ли там окажутся.
Обычно я складывала грамоты и дощечки на полке. В прошлом году все персональные награды по предметам были разделены между мной и Леном Леви. Каждый из нас получил по четыре. Но в этот раз я получила только награду за английский, как девятиклассница, и за французский, как лучшая ученица первого этапа обучения. Это несправедливо, потому что я на год старше всех в этом классе. Пепе был ограблен.
Хотя меня не очень расстраивают такие вещи, но тем не менее я была шокирована тем, что мне не достались другие награды. Меня обошли мозги, которые гораздо слабее меня. Плюс к этому в первый раз в жизни Лен Леви обошел меня по среднему баллу — девяносто девять целых и две десятых. Очевидно, мои далеко не звездные результаты на экзаменах (они все проходили во время этого скандального происшествия с Маркусом) снизили мой средний балл до девяносто семь целых и девяносто восемь сотых, на два балла меньше, чем в прошлом году. Конечно, это немного, но тем не менее.
Я скатываюсь.
Хай учится в нашей школе недавно, поэтому ее не отметили. Но когда я получила свои награды, она подошла ко мне и поздравила.
Я поблагодарила ее. Меня интересовало, все ли еще она считает меня такой же умной, как девочек в своей частной школе.
Она открыла рот, словно собиралась еще что-то сказать, но передумала. Это странно. Хай обычно говорит то, что думает.
— Ты что-то хотела сказать? — спросила я.
— Девочка, — сказала она, — не воспринимай то, что я делаю, как личное оскорбление.
Как странно услышать такие слова от человека, появившегося ниоткуда. Мне захотелось сказать ей что-нибудь злое, чтобы поставить на место и дать выход своему негодованию. Но инцидент с Маркусом настолько лишил меня сил, что я даже не чертыхнулась.
— Ерунда все это, Хай, — сказала я, используя ее слова. — Ерунда.
Придя домой, я положила не впечатлившие меня награды в угол ко всем остальным. После того как они вручены, мои родители даже не просят показать их еще раз, не говоря уже о том, что они будут ими восторгаться впоследствии.
Затем я поспала пять минут, но и этого оказалось достаточно, чтобы увидеть сон, как рот-оригами пытается меня проглотить.
Двадцать пятое июня
День свадьбы Бетани.
Бетани больше не мисс Бетани Шэннон Дарлинг. Она миссис Грант Докцилковски. Что может быть хуже такого имени?
В этот день моей главной обязанностью было встряхивать фату Бетани и держать ее в церкви, чтобы не волочилась по полу. Вторая обязанность — непрестанно говорить ей, как она красиво сегодня выглядит. Бетани на самом деле очень хороша, но как действует на нервы, что ее надо в этом убеждать.
— Как макияж? Не слишком много? Я не хочу напугать Гранта, когда буду идти по проходу в церкви.
— Ты выглядишь потрясающе.
— А как платье? Не слишком тесное? Не хочу быть похожей на кита, когда буду идти по проходу в церкви.
— Оно прекрасно.
— А как волосы? Не слишком пышные? Не хочу, чтобы в церкви кричали, что идет панк.
— Твоя челка торчит немного.
— Что?
— Я шучу. Клянусь, она выглядит прекрасно.
И так до тошноты.
Весь мир так носится со свадьбами, что мне казалось, что я тоже заражусь этой сентиментальностью и буду утирать тайком слезы. Но этого не случилось. Клятвы Бетани и Г-кошелька совершенно не тронули меня.
Вот что я помню из церемонии: я сижу, приложив руки к груди, тщетно пытаясь согреться в холодной церкви, поскольку кто-то слишком перестарался, включив кондиционер на всю мощь. Из-за заходящего солнца, лучи которого проходят через витражи в церкви, мое желтое платье становится грязно-серым. Мой бюстгальтер без бретелек так впивается в тело, что, кажется, останавливается кровообращение. И я просто не могу не думать, что это спровоцирует замедление роста груди.
Настоящее действо начинается на приеме.
Как подружка невесты, которой оказана сомнительная честь, я на весь день автоматически становлюсь подружкой шафера. Мы вместе идем по проходу в церкви. Вместе позируем перед камерами. Вместе входим в зал, где будет проходить прием.