— Во всяком случае, не напоминать что-либо из «Отдела бальных платьев для старшеклассников» в универмаге «Мейси».
Я потащила ее в «Делию», в которой продается слишком модная для меня одежда, но где я могу обычно найти что-нибудь клевое для своего совершенно плоского тела. После того как я отвергла дюжину платьев, которые были по вкусу моей маме, она в конце концов вытащила платье, на которое я могла бы согласиться. Оно было сшито из серовато-синего вельвета в рубчик, спортивного покроя, с молнией впереди. Круто, но не очень. Я примерила его, и мне очень понравилось свое отражение в зеркале. Настолько, что я вышла из примерочной и показалась маме. Большая ошибка.
— В этом платье ты по-настоящему оправдываешь свою фамилию, — сказала она, переполненная материнской гордостью. — Ты такая в нем милая.
Милая. Раз я выгляжу в нем такой милой, значит, это не я. И вот тогда меня осенило: я сделала свою маму счастливой в день ее рождения, потому что стала похожей на Бетани. Внезапно все это предприятие показалось таким глупым. Мне совершенно не нужна эта вещь. Мне не надо ни ради чего-либо, ни ради кого-либо выглядеть милой. Я расстегнула молнию, повесила платье на крючок, открыла дверь и сказала маме, что пора идти.
— Ты не собираешься его покупать? — Мама выглядела совершенно подавленной.
— Нет.
— Почему?
— Мне не нужно оно, мама, — сказала я.
— Ерунда, — ответила она, снимая платье с крючка. — Я куплю его тебе.
— Ну, мааааам, — я начала протестовать, вырывая платье у нее из рук, — мне некуда в нем идти.
— Тебе будет куда в нем пойти, я обещаю.
Если ей хочется до максимума снизить кредитный лимит на ее карте, то кто я такая, чтобы останавливать ее?
Наконец, обойдя четыре главных универмага и 170 маленьких специализированных магазинчиков, мы закончили с покупками.
— Совсем немного народу сегодня, — заметила мама за салатом в ресторане.
Я засунула в рот полную пригоршню жареного картофеля, чтобы не изрыгать злобу в стиле Линды Блэр.
— Держу пари, все дома готовятся к балу, — сказала мама, вонзая вилку в помидорку черри.
Стрелы из моих глаз могли бы пронзить ее сердце.
— Что? — спросила она.
— Ты можешь хотя бы две секунды помолчать и не напоминать мне об этом чертовом бале?
— Следи за языком, дорогая, — сказала она строго. — Просто не могу поверить, что ты — единственная девочка в классе, которая не смогла найти себе пару.
— Бриджит тоже не идет.
— Бриджит? — От изумления она выпрямилась в кресле. — Бриджит не нашла себе пару? А как же Берк?
— Они с Берком расстались.
— Они расстались? Когда? Почему? Как?
Моя мама живет ради такой ерунды. Это — ее день рождения, поэтому я решила бросить ей «косточку». Кроме того, я подумала, что ей следует знать, какие отвратительные мои бывшие псевдодрузья. Может, после этого она перестанет приставать ко мне, почему я больше с ними не общаюсь.
— Это все началось с того, что Мэнда занялась сексом с Берком, пока Бриджит была в Лос-Анджелесе.
И рассказала всю эту грязную историю. Когда закончила, она онемела от удивления:
— Я не верю этому.
— Это правда.
— Бедная девочка, — сказала мама. — Такая красивая и одна дома в день бала.
Опять бал. Боже мой! Я едва сдерживалась.
— Она не одна дома, — произнесла я, так что у меня перехватило горло. — Она улетела к отцу на День благодарения, потому что ее матери надо работать.
— Нам бы следовало пригласить ее пойти с нами, — сказала мама. — Было бы весело! Как в старые добрые времена!
Ну вот опять. Конец.
— Ты права, — закричала я, бросая салфетку на стол с отвращением. — Как я могла быть такой глупой?! Мне надо было взять напрокат Бриджит для твоего дня рождения! Дочка напрокат! Для того чтобы тебе не было так мучительно от того, что пришлось ходить со мной.
— Потише!
— Я ухожу отсюда, — закричала я.
Смысл в таком драматическом уходе со сцены состоит в следующем: он помогает, если ты настолько вышла из себя, что не можешь контролировать. Я не догадалась швырнуть маме ключи или схватить рюкзак, чтобы взять до дома такси. Поэтому я застряла. Мне пришлось отдыхать на скамейке рядом с входом до тех пор, пока она не появилась.
Я услышала стук ее каблуков, прежде чем увидела. Она прошла мимо меня прямо к машине. Я последовала за ней. Она открыла дверь, чтобы впустить меня, поэтому я подумала, что она не собиралась уезжать без меня.
— Не хочешь ли ты объяснить мне, что все это значит?
Одна половина меня хотела, другая нет.
— Я не уеду отсюда, пока не получу объяснений.
Я не была уверена, собирается она это сделать или нет, но каждая минута, проведенная в машине, стоила мне года жизни.
— Я…
Когда я открыла рот, чтобы что-нибудь сказать, я намеревалась сказать достаточно, чтобы только заставить ее вставить ключ в зажигание и поехать домой. Но когда я начала, то не могла остановиться.
— Я чувствую, что тебе хотелось бы быть со мной, если бы я была не я, а красавица вроде Бетани или Бриджит. И мне кажется, что и папа хочет общаться со мной только как со звездой спорта, то есть чемпионом, каким он и мечтал увидеть своего сына. Но когда я пытаюсь быть собой, вы несчастны от того, какая я. Постоянно пытаетесь разубедить меня в моих чувствах, и вам плохо от того, что я мыслю по-другому, не так, как вы. Приношу свои извинения, что я не популярна и не люблю делать покупки и за то, что у меня нет миллиона парней, как у Бетани. Извините, что умер Мэтью и папа никогда не тренировал его! Но это не моя вина! И я устала от того, что вы оба сваливаете это все на меня!
Слезы полились по нашим лицам — моему и маминому одновременно. Я не знала, собирается мама обнимать меня или бить.
— Джесси, — сказала она. — Я понятия не имела, что ты… — Затем она положила руку мне на плечи и начала гладить волосы. Ее тело было мягким и теплым и таким успокаивающим, как в детстве.
Она освободила меня из объятий и взяла обеими руками за щеки.
— Я не хочу, чтобы ты была Бетани. И твой папа не хочет, чтобы ты была… — она не смогла заставить себя произнести имя брата, — кем-либо, кроме себя самой. Мы оба хотим, чтобы ты была собой.
— Я этого не чувствую.
— Я понимаю Бетани больше, чем тебя. Она, конечно, не подарок, но определенно она не такая… — Она отвернулась в сторону, пытаясь подобрать нужное слово. — Не такая сложная, как ты. И как мать, я иногда думаю, что мне было бы легче, будь у меня две такие дочери, как Бетани. Но тогда ты не была бы ты.
— И разве мы все испытываем радость от того, что я такая, какая есть.
— Перестань говорить такие вещи, — сказала мама. — Я знаю, что тебе теперь не сладко. Знаю, но не вполне понимаю, почему. Но думаю, что эти трудности помогут тебе стать лучше в будущем.
— Но почему некоторые люди, например Бетани, живут, не испытывая проблем и трудностей на протяжении школьных лет, учебы в колледже и всей жизни.
— Я люблю Бетани, ты знаешь об этом. Но она настолько привыкла делать все, как ей хочется, что стала избалованным, эгоистичным человеком. И частично я в этом тоже виновата, — сказала мама. — Рано или поздно ее эгоизм ей же и отольется.
Ее слова звучали так знакомо, как в диалоге между родителем, тронутым тем, что у него с его отпрыском наконец-то установилось какое-то взаимопонимание. Все это напоминало сцены из моих любимых фильмов. Такие откровения вызывают у меня смех. Или отвращение. Или плач. Почему? Просто это доказывает, что я словно вышла из-под штампа. Никакой я не борец с предрассудками, каким я себе считала в глубине души. Но в этот момент я не чертыхнулась, что мама говорит банальности и что я сама банальна, потому что навеваю такие ассоциации. От ее слов я почувствовала себя лучше.
Когда мы добрались домой, я решила показать маме мои статьи. Если она, правда, хочет узнать, что творится в голове у второй дочери, пусть так и будет.