Она закусила кончик хвоста, задумавшись.
— Я знаю, что его укус может быть еще один способ, чтобы заставить меня гадать. Это часть его игры.
Бриджит продолжала посасывать хвост. Мне захотелось больше рассказать ей о Маркусе и обо мне. Больше, чем это было необходимо. Но достаточно, чтобы придать реальность нашим отношениям и как-то прояснить создавшееся положение.
— Однажды он сунул мне записку в боковой карман, — сказала я. — Он сложил ее в стиле оригами в форме рта. Но я потеряла ее прежде, чем мне представился случай прочитать. А когда я спросила его о ней, он не сказал, что там было написано…
Бриджит выронила изо рта кончик хвоста:
— Она была в форме чего?
— Ну сложена таким образом, что ее можно то открывать, то закрывать, как рот или что-то подобное…
— Ты шутишь, да?
— Нет. — Мне было непонятно, почему Бриджит так прицепилась к форме записки, когда нам надо было срочно проанализировать так много других деталей.
Она вскочила с кровати, направилась к комоду с зеркалом и открыла верхний ящик. Достала оттуда коробку с ангелочками и сердцами на крышке, долго рылась в куче бумаг, прежде чем достала оттуда рот, сложенный из бумаги, о котором я только что говорила.
Я чуть не описала ватное стеганое одеяло на ее кровати, которое и вправду меня как будто отстегало.
— Эта?
От неожиданности я свалилась на кровать и ударилась об изголовье. Она восприняла это как знак согласия.
Бриджит села рядом со мной и стала подпрыгивать на кровати.
— Не могу поверить! — громко закричала она. — Не могу поверить, что это для тебя! Не могу поверить, что это от Маркуса! Я думала, что никогда не узнаю, от кого это записка или для кого?
Я понемногу стала приходить в себя:
— Начнем с того, где ты ее взяла?
— Я нашла ее на полу в раздевалке перед шкафчиком прошлой весной.
На полу в раздевалке! Она вывалилась из моего кармана, когда я переодевалась на физкультуру. Мне надо было бы догадаться!
— Я сохранила ее, потому что это самая сексуальная вещь, которую я когда-либо читала, — созналась она.
— Сексуальная?
— Сексуальная.
— Правда?
— Правда. Это было лучше, чем все, что Берк написал мне за четыре года. Мне бы хотелось, чтобы это было для меня, — сказала она, вздохнув с сожалением, прижимая кружевную подушку к груди. — Вот почему я храню ее как доказательство того, что кто-то за пределами этой комнаты думает, что «сексуальный» означает больше, чем просто вызывать у мужчины сексуальные фантазии, и при этом оставлять его с носом. Поэтому я всегда давала мужчине больше, чем просто поцелуй.
«Что такое она говорит?»
— Давала мужчине больше, чем просто поцелуй. Это правда? Ты же говорила, что вы с Берком никогда…
Бриджит уронила подушку.
— Ну, Джесс, — заметила она снисходительным тоном.
— Что Джесс?
— Я думала, что ты одна из немногих, кто видел нас насквозь.
— Видела насквозь что? — спросила я, хотя мне не нравилось, куда это все могло завести.
— Ну я ведь никогда и не говорила, что я девственница, — сказала Бриджит, томно вздохнув.
Вот когда я поняла, что карьера Бриджит как актрисы началась прежде, чем она выбрала эту профессию.
— Я занималась этим с Берком с восьмого класса. Просто я притворялась, что девственница, чтобы Мэнда, Сара и Хай отстали от моей толстой задницы и не докучали мне всякой ерундой о нарушении закона, запрещающего половую связь с несовершеннолетними.
— Но ты говорила…
— Думаю, из моих уст это звучало так: «Кто говорит, что мы с Берком занимаемся сексом?» Под этим подразумевалось, что между нами нет сексуальных отношений, — объясняла Бриджит. — Но когда я сказала, что мы прекратили заниматься сексом, это не было ложью.
Ну что сказать в ответ на это? И правда, получается, что Бриджит не лгала. По-настоящему не лгала.
— Почему вы перестали заниматься этим?
— Просто больше не хотелось, — ответила она.
— Ну почему?
Она сделала небольшую паузу, чтобы собрать-я с мыслями и дать более откровенный ответ.
— Ну это утратило новизну впечатлений, ушло в прошлое. К тому времени, когда я уехала в Лос-Анджелес, я ощутила себя вновь рожденной девственницей. Поэтому отчасти я не виню Берка, что он переспал с Мэндой. Он был сильно возбужден.
— Но это не оправдывает его.
— Вот почему я никогда больше не собираюсь с ним разговаривать.
Она замахала руками, давая понять, что эта тема закрыта.
— Все, оставим этот разговор и вернемся к записке, — сказала Бриджит, протягивая ее мне. — Единственное, что могу сказать тебе, — так это то, что тебе очень повезло.
— Мне?
— Теперь я знаю, как Маркусу удалось затащить столько девчонок к себе в постель, — пояснила Бриджит. — Он знает, как добиться своего.
Добиться своего? Я чуть не упала, услышав такое.
— Могу я прочитать ее?
Бриджит согнулась и истерически захохотала:
— Можешь, можешь. Но берегись — это напрочь разрушит твои представления, что вас с ним связывают дружеские отношения.
Так и получилось. Вот что сделанный Маркусом из бумажки рот должен был сказать мне:
Одиннадцатое декабря
Я не переставала думать об «Осени» все выходные. Или об этом полупоцелуе-полуукусе. И как одно соотносилось с другим.
Должно быть, я прочитала записку миллион раз. И всякий раз, когда я заканчивала читать, пот лился по мне градом, футболка становилась мокрой. Всякий раз. Но это уже чересчур. Перегрузка нервных окончаний.
Сначала я попыталась объяснить записку с точки зрения житейской мудрости. Он написал это стихотворение, когда все еще заслуживал, чтобы его называли Мистером Съемпончик, до того как он узнал меня. Сейчас мы другие люди. Друзья. Он даже сказал мне сам, когда у нас состоялся первый разговор в его «кадиллаке», что это к лучшему, что я не прочитала эту записку.
Но чем больше я читала ее, тем больше она беспокоила меня. Потому что напомнила мне о том, как в день свадьбы Бетани что-то бросило нас с Кэлом в объятия к друг к другу. Кэл убедил меня, хотя бы на короткое время, что между нами есть какая-то связь, связь, которую он придумал для того, чтобы удовлетворить свою похоть. А что, если моя телефонная дружба с Маркусом того же рода? А что, если это нечто иное, как второй этап воплощения плана о том, чтобы сделать из меня еще один пончик?
Если мы собираемся продолжать наши беседы, должно не остаться ни малейшего сомнения в том, что наша телефонная дружба не закончится сексом. Это означает, что больше не будет никаких покусываний губ. Не будет ничего. Конечно, Маркус не способствовал тому, чтобы я нашла ответы на мучившие меня вопросы. Мне пришлось порыться подольше в своем шкафчике до утренней переклички, подождать, пока он закончит лапать Мию.
Мия. Знала ли она о том укусе? Расценивалось ли это как измена?
Когда они закончили лизаться, истощив запасы слюны, и Мия ушла, я подошла к нему. Он прислонился к шкафчику, к которому несколько секунд назад прижимал Мию. Думаю, дверца у шкафчика все еще была теплой от жара их тел.