Виктор Семенович Шубников принадлежал к людям, действовавшим наверняка. Окруженный закадычными товарищами, он провел за столиком все время, пока в зале читали артисты, и не собирался менять место. Ему только хотелось взглянуть на Лизу, - какова она в новой роли, рядом с дамами общества. И, выбравшись из буфета, он постоял в отдалении от лотереи, укрываясь между людьми и наблюдая за женой. Да, он мог сказать себе, что решительно счастлив: платье Лизы было богаче всех, украшения на ней несравнены по блеску, прическа ее - много выше других, - может быть, самая высокая на балу. Около ее колеса толпилось больше всего публики, она улыбалась очаровательнее всех, она двигалась легче и плавнее других дам, от прикосновения ее рук вещи будто дрожали, - нет, она недаром носила фамилию Шубникова!
Витенька подошел к ней с расплывшимся лицом.
- Я вижу, ты скоро расторгуешься?
- Сидение в магазине пошло впрок, - весело ответила она. - Ты выпил?
- В кругу друзей, в кругу друзей! Мы ждем тебя.
- Не могу. Видишь, что творится, - сказала она и так же весело, мимоходом, прибавила: - Ты ничего не имеешь против? Меня пригласил Цветухин танцевать.
Ему даже понравилась эта неожиданность, - прекраснодушие растворило все его чувства, успех жены казался ему собственным успехом.
- Если ты меня будешь спрашивать, я всегда тебе разрешу!
Она не отозвалась, а только еще живее захлопотала, сличая выигравшие билетики с ярлыками вещей: хлопот было и правда чрезвычайно много.
Витенька возвратился в буфет с ощущением зачарованного поклонника. По пути он гадал у цыганки. Попугай вытянул ему из ящичка полезное правило жизни, гармонировавшее с его убеждениями: "Добивайся настойчиво, и вскоре достигнешь своего. Помни, что тебе завидуют".
Он увидел Цветухина с Пастуховым, которые искали свободное место. Проходя, он раскланялся с Егором Павловичем и предложил разделить компанию за своим столом.
- Вы, поди, тогда у Очкина подумали, что я нелюдим. Но, знаете, было неважное настроение! А нынче симпатичный вечер, не правда ли? Моя жена говорит, - вы с ней танцуете?
- Вальс она обещала, наверно, вам? - спросил Цветухин.
- Я переуступаю! - от всей щедроты сердца объявил Витюша.
Он хотел поздороваться с Пастуховым и был изумлен, что тот его просто не приметил, как будто Виктор Семенович своей персоной входил в состав электрического освещения, не больше. Это было настолько разительно, что Егор Павлович опешил не меньше Витюши и попытался замять обидную неловкость и даже дернул друга за рукав, но из всех стараний ничего не получилось, Витюша отошел ни с чем.
Александр Владимирович с необычайной даже для него пристальностью глядел в угол, где поблескивал затылок и вспыхивали очки Полотенцева. Подполковник разговаривал с прокурором. Пастухов следил за тончайшими изменениями лица его превосходительства, за оттенками и вариациями его жестов, словно читая издалека все помыслы прокурора, и вряд ли он узнал бы больше из этой недолгой значительной беседы, если бы слушал ее, стоя рядом.
- Господь с вами, - говорил прокурор с поощрительной усмешечкой, - вы до смерти истомили наших служителей муз! Смотрите, какие дарования, а? Гордость и слава, а?
- Конечно, выше превосходительство, - соглашался подполковник, - но мне продолжает казаться, они служат не только музам, но отчасти некоторому ложному направлению.
- Казаться? - переговаривал прокурор. - Этого маловато, согласитесь. Дела-то ведь, как вы мне докладывали, никакого? Нет, нет, давайте-ка отпустим их души на покаяние!
- В том и беда, ваше превосходительство, что они не склонны принести покаяние.
- Ну а если, однако, не в чем, а?
- У каждого есть что-нибудь такое, в чем не мешает покаяться.
- Что-нибудь такое? - снова переговорил прокурор, и уже с нетерпением.
- И потом, ведь это им на пользу, ваше превосходительство.
- Полагаю, не во вред. И, может быть, по справедливости вы правы. Но по закону - нет. Покорно прошу подобрать материал, и я прекращу производство.
- Все дело, ваше превосходительство, понемногу приходит к концу: нынче умерла Рагозина.
- От болезни? - утверждающе и остро спросил прокурор.
- От родов.
- И что же?
- Не отрицала, что муж был главарем.
- И, может быть, еще чего-нибудь не отрицала? - полюбопытствовал прокурор, продолжая настороженно исследовать очки подполковника.
- Не отрицала, чего, по очевидности дела, не следовало отрицать, несколько загадочно ответил Полотенцев и потер свою математическую шишку.
- Ну-с, меня ждут партнеры, - закончил прокурор. - Извините, помешал развлекаться. Но все из-за артистов. Какие таланты, а? Вытянули что-нибудь в лотерее, нет? Не везет? Что вы! Вам всегда везет! Корову желаю вам, корову!
Он удалился в карточный зал, а Полотенцев пошел к выходу, совсем близко миновав Пастухова и не поклонившись: во-первых, было не в его обычае считать знакомыми тех, кого он узнавал по служебной обязанности, во-вторых, на поклон жандарма могли и не ответить.
Пастухов пропустил подполковника, с напряженным увлечением раскуривая папиросу, и потом массивные его плечи, живот и грудь стали чаще и чаще подергиваться от беззвучного смеха. Он обнял Цветухина, озаренный довольством и беззаботностью, и повел его к столу, за которым уже поместился Мефодий. Они приказали чуть-чуть подогреть бордо и наполнить им выигранный графин. Они болтали, на разные лады возвращаясь к тому, что их одинаково занимало в эту минуту: после встречи прокурора с подполковником, которую Пастухов уверенно истолковал в свою пользу, недавние терзания оборачивались курьезным анекдотом, и оставалось только выпить.
Танцы уже начались, пение меди доносилось громкими вздохами, Цветухин все порывался уйти, но графин был емкий, вино тяжелило, приятели выдумывали тост за тостом, пока, наконец, Александр Владимирович не провозгласил как отпущение грехов:
- Здоровье той, что подарила нас талисманом. За бедную Лизу (он сощурился на Цветухина), за Бедную Лизу и за Эраста!
Егор Павлович выпил стоя, послушно приняв новое крещение, и, уходя, состроил мину рокового соблазнителя.
Он был на той приступочке, на которой вьющийся к небу хмель делает свой первый завиток и откуда все в мире начинает казаться эфирно-легким и доступным. Ему хотелось быть стройнее, чем он был, шагать изящнее своей походки, глядеть горячее, улыбаться ярче, говорить краше. Ему доставляло усладу, что идти было тесно, что он мягко задевал чужие локти, изысканно извинялся и благосклонно извинял.