Утин тепло посмотрел на Анюту, и ей вдруг вспомнилась их первая встреча здесь, в Женеве, ее неожиданное выступление в кафе, рабочее собрание. Вспомнились вечера в Париже у них на квартире, куда приходили товарищи Виктора по революционной работе, где бывали Лаура и Поль Лафарг…
— Я буду счастлива стать членом Интернационала. Я давно мечтаю об этом, — серьезно сказала она.
На ближайшем заседании Анюта была принята в Русскую секцию. Она с гордостью и волнением держит в руках свою членскую книжку. Наверху четким почерком написано ее имя. Внизу круглая печать с надписью: «Международное Товарищество Рабочих». И девиз: «Свобода, Равенство и Братство». Отныне Анюта принадлежит к всемирному революционному союзу, который зовется Интернационалом.
С членской книжкой в руках Анюта идет на свой любимый островок. Она хочет немного побыть одна.
На старинных фолиантах, как всегда задумчиво, сидит Жан Жак Руссо. Он смотрит куда-то вдаль, на вечные снега Монблана. И в этом взгляде великая мудрость, скорбь о судьбах человечества и призыв к счастью.
Анюта стоит возле худощавой бронзовой фигуры и думает о том, что за это счастье будет пролито еще немало крови. И в России, и во Франции, и в других странах. Она, Анюта, маленькая песчинка в людском море. Но она готова все свои силы отдать борьбе…
ГЛАВА XXVII
Массивная входная дверь тяжело захлопнулась. Две девушки, опустив головы, молча стоят на тротуаре. Это они только что вышли из здания Берлинского университета.
— Я говорила тебе, Софа, что этот шаг очень рискованный. Вот видишь, не допускают. И даже слышать не хотят.
— Пойдем посидим в садике. Подумаем.
Они идут мимо шуцмана, с важным видом расхаживающего на перекрестке. Лицо у него как каменное изваяние. И все здесь в Берлине чопорно, серо и хмуро. И тяжелые громады домов, и какие-то одинаковые костюмы на людях, и слишком спокойные, бесстрастные выражения лиц. Совсем не то, что в Париже, о котором так любит рассказывать Софья.
Но в Париже нет Карла Вейерштрасса, великого немецкого математика. Он живет здесь, в Берлине, и потому все помыслы Софы устремлены только сюда.
— Как он сказал? — спрашивает она Юлию, вспоминая визит к ректору. — В Германии не увлекаются авантюрными идеями. Место женщин у семейного очага.
— Да, действительно, что станет с бедными мужьями, если жены им вместо обеда будут преподносить трактаты о бесконечно малых! — хохочет Софья.
— Давай уедем обратно в Гейдельберг, — предлагает Юлия.
— Ни за что! — говорит Софья.
Она долго сидит задумавшись. Потом решительно встает.
— Знаешь, Юлка, я пойду к самому Вейерштрассу. Домой.
— Но что ты ему скажешь? Он ведь совсем тебя не знает.
— Он большой ученый… и человек… Он поймет.
— Возьми хоть письма гейдельбергских профессоров.
Софья берет письма и идет одна на тихую зеленую улочку, где, ей сказали, с двумя сестрами живет профессор Вейерштрасс. Она доходит до старого дома с островерхой крышей. Долго стоит на крыльце, не решаясь дернуть колокольчик. Но вот она позвонила. На пороге пожилая женщина в белом переднике.
— Можно видеть профессора Вейерштрасса?
— Сейчас узнаю.
Через несколько минут женщина возвращается.
— Прошу.
С сильно бьющимся сердцем Софья входит в дом. Небольшие уютные комнаты. Старинная мебель, фикус, трюмо в углу. За круглым столом с вязаньем в руках сидели две женщины. Софья поклонилась и за горничной прошла дальше.
Вот открывается дверь кабинета. Софья успела заметить тяжелую кожаную мебель, бюсты великих ученых, книжный шкаф во всю стену.
Из-за письменного стола поднимается несколько грузный человек с красиво посаженной массивной седой головой, крупными чертами лица и большим лбом. Из-под нависших бровей он вопросительно смотрит на вошедшую.
Идя сюда, Софья думала о том, что сказать. Но сейчас она все забыла.
— Я хотела бы учиться… Заниматься у вас математикой… — произносит она, покраснев и с трудом подбирая слова.
Профессор явно удивлен.
— Математика — это трудное дело. И я не слышал, чтобы ею увлекались женщины, — говорит он с усмешкой.
— Я уже немного занималась.
— Где же?
— В Гейдельберге.
Тут Софья вспоминает про рекомендательные письма гейдельбергских профессоров, она даже открывает ридикюль. Но потом вдруг раздумывает их отдавать.
— Это у вас, верно, дань моде, — говорит Вейерштрасс. — Теперь женщины стараются во всем походить на мужчин, особенно, я слышал, у вас в России.
Вейерштрасс сердито поверх очков посмотрел на сидящую перед ним девушку, на ее коротко стриженные волосы. Надо постараться избавиться от непрошеной гостьи.
Профессор берет со стола лист бумаги и пишет на нем условия трех задач. Очень трудных. Даже лучшие его ученики вряд ли справились бы с ними.
— Вот, — говорит он. — Если решите, приходите. Если нет — тогда уж посоветую вам выбрать в жизни путь менее трудный.
Гостья пробежала листок глазами, сложила вчетверо, поблагодарила и ушла.
Прошло три дня. Профессор уже и забыл о странном визите.
Как вдруг под вечер опять раздался звонок. Вейерштрасс был в саду. Он любил в часы досуга сажать цветы, поливать деревья.
— Карл, — говорит сестра, — к тебе опять эта русская.
— О, это мне начинает не нравиться. Я же сказал ей… Задачи, конечно, она не решила. Ну, раз пришла, пусть идет сюда.
Русская девушка проходит в сад и протягивает профессору тетрадку, тесно исписанную значками и формулами.
Карл Вейерштрасс надевает очки.
— Интересно знать, — бормочет он, — есть ли хоть приближение к истине…
Он читает, и по мере чтения лицо его становится удивленным, светлым, радостным.
— О! — восклицает он. — Так, так! Правильно!
Он смотрит на Софью, и у него невольно вырывается вопрос:
— Вы сами решали?
— Сама, — смущенно улыбаясь, отвечает Софья.
Тут только Вейерштрасс замечает, как она молода и хороша собой. Ее юное лицо полно такой живости и непосредственности, в больших блестящих глазах столько мечтательности и силы мысли.
— Расскажите мне подробней, где и у кого вы учились? — спрашивает профессор.
Только теперь Софья вынимает письма гейдельбергских профессоров.
— Я сделаю все возможное, чтобы вы были приняты в наш университет.
— Мне надо, чтобы и подруга. Она химик.
— Хорошо. Я поговорю и о ней.
Когда русская девушка ушла, старый ученый долго еще сидел в своем кабинете.
— Карл, иди ужинать, — позвала сестра.
— Клара, зайди посмотри, как она красиво решила.
— Но я в этом ничего не смыслю.
— Я тоже решал бы так. Самым коротким, но и самым трудным путем.
Катя подошла к окну, осторожно заглянула за занавеску. Так и есть, опять этот тип! Стоит напротив, уткнулся в афиши. А вчера, когда она выходила из дома, он шмыгнул в кондитерскую рядом. Не иначе, как за ее квартирой установлена слежка. Надо что-то предпринять. Но сегодня она должна во что бы то ни стало быть на рабочем кружке.
Под вечер Катя вышла из дому. Оглянулась кругом. Как будто ничего подозрительного.
Катя пошла к остановке конки. Вот показались две рослые лошади, запряженные в двухэтажную колымагу. По винтовой лестнице Катя забралась на империал. Отсюда ей хорошо была видна улица.
Катя еще раз огляделась. Сейчас конка тронется. И в этот момент она опять увидела того человека. Он подбежал к конке и тоже влез на империал.
Теперь Катя могла хорошо его разглядеть. Это был тощий пожилой мужчина. Глаза его закрывали темные очки. Он сейчас же вынул газету и сделал вид, что читает.
«Погоди же, я оставлю тебя с носом», — сказала сама себе Катя.
Конка медленно тащилась вдоль Садовой улицы. У Гостиного двора она остановилась.