Покуда я в море выжидал погоды, к затонувшей лодке уже прибыл пароход «Ижора» с такелаж-мейстером Кронштадтского порта поручиком (ныне штабс-капитаном) Шабалиным, с водолазами и различными мастеровыми, и привел на буксире железную баржу, нагруженную бревнами для стрел, досками, гинями, помпами, парусиной, sop-сой и вообще различными предметами, нужными в подобных случаях.
К приходу моему г. Шабалин с водолазами уже успел осмотреть затонувшую лодку, и со слов его составлен был рисунок пробоины, подобие которой изображено на чертеже 5. Лодка лежала накренившись на левый борт на 27°, причем над водой видны были с правой стороны только часть фальшборта, состоящего из железных откидных щитов, и узкая полоска верхней палубы вдоль по ватервейсу на баке.
По словам водолазов, нос сидел на подводном камне на 6 футах. От этого камня грунт шел, по-видимому, ровным и постепенным склоном до глубины 25 футов, на которой лежала корма, и все левое пузо лодки погружено было в густой ил, покрывающий этот склон, углубившись в него наиболее кормовой частью. Правое пузо было на свободе, за исключением небольшой части, ближайшей к корме.
При длине лодки 186 футов такая разность углублений носа и кормы давала ей продольного крена около 5°. На правой стороне, под плоским дном лодки, немного впереди фок-мачты, осмотрен был тот подводный камень или, вернее, каменный бугор, на который лодка наткнулась. Над этим бугром воды было около 7 футов, и дно лодки к нему плотно не прилегало, но оставался просвет около фута шириной, так что рука и нога туда свободно просовывались, а человеку нельзя было пролезть. Без сомнения, вода, вливаясь в пробоину, должна была кренить лодку на левую сторону, так как правая удерживалась на камне, а потом, когда лодка совсем затонула и легла левым пузом в грунт, пробитое место отошло от камня.
Это обстоятельство надо считать очень счастливым, потому что благодаря ему облегчился доступ к пробоине. Чертеж 1-й, надеюсь, даст достаточно ясное понятие об этом первоначальном положении лодки. Вслед за осмотром лодки нужно было решать — каким способом ее поднимать.
Из всех остальных способов подъема самый простейший и легчайший, какой должен представиться каждому морскому офицеру, — в главных чертах состоит в том, чтоб закупорить все пробоины и отверстия в судне и лотом выкачать из него воду. Между прочим, мне помнится, что подобным способом поднят был в сороковых годах затонувший около Абовской вольной верфи военный корвет «Львица». Самого командира лодки «Смерч» я нашел уже настолько готовым к. этой мысли, что он еще до прибытия водолазов распорядился достать из воды все люки верхней палубы, чтобы по ним обделать глухие крышки.
Приняв способ подъема посредством выкачивания воды, нужно было рассчитать, какие средства для этого истребовать. Главным основанием для такого расчета представлялся тот факт, что лодка, пробив себе дно, погружалась в воду, до окончательного потопления, около двух часов времени. Груз, от которого она должна тонуть, мы определили приблизительно в 500 тонн, что равняется объему воды в 1800 кубических футов, или круглыми числами, около 40000 ведер.
Допустим, что мы заделали пробоину удовлетворительно, нужно было принять в соображение, что как бы тщательно не были сделаны глухие люки и вообще произведена заделка отверстий, все же эту заделку можно было считать вполне действительной не прежде, как помпы уже возьмут несколько воды из судна, ибо тогда только нажало бы люки плотно наружным давлением. До тех пор, надо было рассчитывать на неизбежные зазоры у кромок, прикрытые только парусиновыми мамеринцами, и сумма этих зазоров, конечно, могла представить площадь, не меньшую площади самой пробоины. Поэтому, для большей уверенности, следовало употребить такие средства, которые позволили выкачивать из лодки значительно более 20000 ведер в час, а потому и истребованы от Кронштадтского, С.-Петербургского и Гельсингфорского портов следующие средства:
Водоотливной бот с паровыми помпами, выкачивающими 160 ведер в минуту.
Две локомобильные паровые помпы, выкачивающие обе вместе 150 ведер.
Шесть брандспойтов Даунтона и двадцать помп, выкачивающих круглым числом около 250 ведер в минуту.
Значит, все это вместе давало нам надежду взять, при усиленном действии, до 560 ведер в минуту или более 30000 ведер в час.
Кроме того, требованы были два подъемных бота, десять пар гиней и шесть береговых шпилей, а в Гельсингфорс посланы две винтовые лодки, чтобы прибуксировать оттуда шесть штук мачтовых деревьев для стрел.
Подъемными ботами я предполагал первоначально поддержать нос, чтобы он не скользнул с камня на глубину, когда лодка будет при выкачивании крениться, а стрелы думал поставить с кормы, чтобы с них взять гини за грунтовы, подведенные под кормовой свес брони.
Последнее, т. е. стрелы и гини, я имел в виду для подъема кормы, чтобы преодолеть цепкость грунта, перед тем как лодке нужно всплывать. Действительно, предположив, что мы выкачали столько воды, что ее осталось в лодке около 300 тонн, т. е. тот груз, от которого лодка идет ко дну, надо было ожидать, что с первым следующим тонном выкачанной воды, лодка должна бы всплывать, если бы ее не удерживала цепкость грунта.
Не было никакой возможности определить силу этой цепкости, но во всяком случае нельзя было считать ее незначительной. Следовательно, можно было ожидать, что лодка при выкачивании последних 500 тонн оторвется от грунта и всплывет тем стремительнее, чем цепкость грунта сильнее, а при стремительном всплытии, она могла повредить своими железными бортами бота с помпами и мало ли каких наделать неожиданностей.
Чтобы предупредить такую случайность, нужно было приложить к лодке медленную подъемную силу, независимую от выкачивания воды, дабы действовать этой силой тогда, когда в лодке останется воды около 500 тонн. Тогда, если бы удалось оторвать лодку от грунта этой постоянной силой, мы были бы уверены, что она всплывет так спокойно, как мы сами захотим.
В настоящем случае, три пары стрел, поставленные: две по бокам кормы, а одна — сзади, с навешанными на них 9-дюймовыми гинями, могли представить силу, составляющую приближенно около 200 тонн. Как увидим, однако же, далее, и подъемные боты и стрелы окончательно пригодились для иного назначения.
Все требованное было к б августа доставлено, а между тем присланные мастеровые и водолазы занимались укупоркой лодки. Наибольшие трудности в закупорке представляли боевые башни и труба плавильной вагранки. В кормовой башне орудие высунулось дулом из амбразуры дюймов на 5, так что пробку пришлось обделывать из двух частей, обнимающих дуло и входящих клином в амбразуру.
Ваграночную трубу заколотили ворсом и пробкой, а на тот случай, если бы она не выдержала давление наружной воды, на нее надели тройной парусиновый шланг с бугелями, которого отверстия вывели наверх. Зазор башен в верхней палубе законопатили и обмотали насаленными жгутами из белой пеньки. Окончательно на обе башни надеты были колпаки из тройной парусины и приколочены к палубе рейками на гвоздях.
Наконец, для пробоины изготовлен был пластырь из мягкого, подержанного брезента, нашликованного щипаной ворсой. Шпиковка пластыря, посредине его, т. е. против того места, которое предполагали наложить на пробоину, утолщена, а к середине утолщения пришпикована мотня из щипаной же ворсы, служившая как бы подушкой, не позволяющей отвороченной наружу острой кромке пробоины прорезать пластырь, Брезент, обделанный таким образом, был оконопачен, и к углам его приплеснены штерты или шкоты для его растяжки.
Немало затруднений представляла проводка помповых шлангов сквозь глухие люки. Нужно было утвердить эти шланги как можно плотнее, а между тем, сделать в люках отверстия не круглые, а с дополнительными вырезами для проводки штифтов соединительных муфт, и эти вырезки потом заклинить и законопатить. Сделав это, нужно было опускать люк, вместе с пропущенным сквозь него шлангом, в воду, и там, прежде чем он сядет на место, водолаз должен был направить нижний конец шланга и провести его как можно ниже. Местами водолазу приходилось для этой цели пролезать под трап и вообще производить эту работу в темноте, ощупью, в тяжелой своей одежде. Подобный труд требовал неустрашимости, доходящей до самоотвержения, и стоил, по моему мнению, всякого боевого подвига.