Кто я такой, чтобы отказываться от такого дара?
И я обнял этого мальчишку, от которого пахло моим детством, которое я украл у другого ребенка. Я гладил и утешал его, и плакал с ним сам.
Григорий опять проявил деликатность и оставил нас вдвоем.
Сентиментальный порыв у меня быстро прошел, и я шепотом начал торопливый инструктаж:
– Митька, тут что-то нечисто. Ты, главное, сейчас у завуча ни на что не подписывайся, какие бы золотые горы ни обещал. И еще – верь мне, Митька, что бы ни говорили. Мы ведь с тобой братья.
– Гор, ты что задумал? – таким же порывистым шепотом спросил меня брат.
– Еще не знаю, Митька, только здесь мне оставаться нельзя, изведут меня завуч с Андрейкой тихой сапой. Что-то они мутят, но вот что – понять не могу. Может, к дедовым тайнам подобраться через нас хотят, может, еще что… Скользкие они какие-то. Ты хоть теперь-то веришь, что я не врал про Андреаса? – Я пытливо заглянул в такие не похожие на мои, но такие родные глаза.
– Прости, Горыныч, теперь верю.
– Вот и помни об этом, если завуч с Андрияшкой к тебе подкатывать будут. Не по пути нам с ними.
– А как же ты, брат? Что теперь с тобой будет?
– Все нормально будет, не бойся за меня. Мне теперь сам черт не страшен. Отбоялся я свое. Ты только помни, что они меня не пожалели и тебя так же могут. Не верь им…
Наш разговор прервали. В палату заглянул Григорий:
– Дмитрий Николаевич, пора вам. Скоро завтрак закончится, все на занятия пойдут. Идите, я Егора Николаевича сам покормлю. Идите, а то не ровен час хватятся вас, греха не оберетесь.
Митька с тоской глянул на меня.
– Побегу я, Егор, вечером еще загляну, ты только держись, не раскисай.
– Не буду, Митька. Сам слезы подотри, я еще не умер.
– Вот и не умирай!
С этими словами Митька соскочил с моей койки и унесся в направлении ученического корпуса. А Григорий взял поднос и собрался кормить меня завтраком.
– Ну ты уж инвалида-то из меня не делай, с завтраком я и сам справлюсь.
Я перехватил у Григория поднос и сразу же чуть не спалился. По привычке взял ложку в левую руку. Пришлось делать вид, что правой поправляю тарелку. Разносолами меня не баловали – жиденький бульончик и водянистая кашица притворялись моей едой. Желудок недовольно заурчал. Пришлось пообещать ему что-нибудь посытнее в будущем.
Слабо заваренный чаек заполировал это продуктовое изобилие, и мой персональный нянь понес посуду на мойку. А я опять остался со своими веселыми мыслями наедине.
А ведь про деда я, может, и не зря ляпнул. Дед-то наш непростым человечком был. Как-никак постельничий самого государя! Правда, предыдущего, но в кухне придворной поварился нехило. А учитывая продолжительность жизни местных аристократов, вполне может быть, что компроматик, собранный им, до сих пор не протух. Наоборот, те, кто тогда юнцами бегали, сейчас в самую пору вошли, главами кланов-родов стали. Не зря дед бирюком жил, ох не зря.
Может все это быть интригой ради дедова наследства?
А черт его знает. С одной стороны, вроде все в цвет: ради меня Митька может пойти под какой-нибудь клан на условиях передачи дедова архива. А с другой стороны, как-то все слишком сложно. Можно было и просто к Митьке подкатить, запудрить мозги, наобещать золотых гор. Много ли пацану надо… Да, в конце концов, просто отобрать. Хотя Митька в будущем маг не из последних станет. И хоть дар у него послабее моего, зато боевого направления. Такого попробуй скрути.
Смешно. Теперь брату нечему завидовать. Теперь его резерв всяко больше моего.
Опять не о том думаю.
И все-таки версия так себе. Андреас, сука, чего-то другого добивался. Прибить-то меня или искалечить он куда как проще мог.
Что-то он, гад, про мой источник знал. И тут все упирается в маменьку, Диндилю свет Дамировну. Ну и имечко… И хоть в крещении приняла она имя Дарьи, иначе чем Диндилей дед ее не называл. Чем-то она насолила крепко ему. А может, наоборот, уважение он ей так выказывал. Кто его, старпера, разберет, всегда себе на уме был.