Введение
Впервые я ступил на «непаханое поле» вступлений Ф. М. Достоевского много лет назад на летнем семинаре Виктора Бромберта по мировой литературе, организованном Национальным фондом гуманитарных наук в Принстонском университете. Профессор Бромберт попросил меня прокомментировать для нашей группы, состоявшей главным образом из неславистов, точность перевода «Записок из Мертвого дома» Достоевского, которым мы пользовались. Я начал с того, что сравнил первые слова оригинала и перевода. Это были слова написанного от лица вымышленного (фикционального) редактора вступления к роману-мемуарам Достоевского о жизни его протагониста на каторге в Сибири. Выполняя свое задание, я обнаружил, что перевод совершенно не соответствует оригиналу. Передать уже первый абзац на другом языке казалось неразрешимой задачей для любого переводчика: в нем закодирован вторичный нарратив, структура и образная система которого уходит корнями в фольклор. Эта структура по лингвистическим причинам не может быть передана на английском языке так, чтобы отразить и внешний, и скрытый уровни дискурса. Код скрытой части повествования о пути героя лежит в самих истоках языка Достоевского и в направлении движения, которое задают используемые им префиксы. Так начался мой путь.
Долгая и почтенная история вступлений в мировой литературе полна курьезов. Обращаясь к пристальному изучению того, как Достоевский использует вступления в своей прозе, мы погрузимся в один из моментов этой истории.
Систематического исследования этого аспекта творчества Достоевского пока что не проводилось. Да, область исследования узка, но в рамках дискурса повествования вступления важны, поскольку они представляют собой первые слова автора, «вход» в текст. Как пишет Эдвард Саид, «каждый писатель знает: выбор первых слов исключительно значим для всего произведения. Начало не только в значительной степени определяет написанное далее, но также является, в сущности, парадным входом, обращенным к читателю» [Said 1975: 3]. Возьмем книгу Бытия: «В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста» [Бт. 1:1]1. Вступления зачастую отсылают нас к истокам, к легендам о началах и даже к идеям о самых началах начал или по меньшей мере к их иллюзии. Что мы поймем в нарративе Евангелия от Иоанна без его философского вступления, пролегомена к рассказу о жизни Иисуса: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» [Ин. 1: 1–2]? Сравните эти выразительные вступительные слова с прозаическим, даже будничным прологом: «Слова Неемии, сына Ахалиина» [Нм. 1:1]. Достаточно одного взгляда, чтобы понять: вступления способны на многое.
Перемотаем тысячелетия вперед и вспомним первую фразу из романа «Анна Каренина» Л. Н. Толстого, потрясающий своей лаконичностью пролог, полный глубокого смысла: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему» [Толстой 1934: 3]. Сравним звучание исполненного авторитета голос Толстого с первыми словами из вступления к роману «Братья Карамазовы» Достоевского:
Начиная жизнеописание героя моего, Алексея Федоровича Карамазова, нахожусь в некотором недоумении. А именно: хотя я и называю Алексея Федоровича моим героем, но, однако, сам знаю, что человек он отнюдь не великий, а посему и предвижу неизбежные вопросы… [Достоевский 1976: 5].
Мы не сомневаемся, что слова Толстого представляют собой прямое обращение от лица всеведущего повествователя, в случае же Достоевского мы не уверены в этом, хотя его вступление [1] и озаглавлено «От автора». Возможно, Достоевский имеет в виду другого автора, кого-то отличного от себя. Верно ли это предположение в отношении других его вступлений?
Первые слова почти всегда имеют особое значение и особо выделены, поскольку именно они вводят нас в мир текста. Более того, вводные ремарки в предисловиях – это еще одна разновидность начальных высказываний, имеющих особую ценность (иную по сравнению с теми, что находятся в основной части текста, обычно обозначенного как «Глава первая»). Дискурс, который возникает во вступлениях, представляет собой некую загадку уже потому, что занимает пространство неопределенности между позициями повествователя / рассказчика и автора. На одном конце шкалы находятся предисловия, полностью соответствующие последующему тексту, как мы видим у Толстого и (если вынести за скобки проблему авторства) в книге Бытия, Евангелии от Иоанна и Книге Неемии. На другом – предисловия, которые могут отделяться от последующего текста и отождествляться с другим онтологическим порядком; предисловия, которые могут быть менее связаны с текстом, скорее озадачивать, чем раскладывать по полочкам. Введение к «Братьям Карамазовым» является примером этой второй разновидности. Внутри этой шкалы существует много градаций. Например, в «Квартале Тортилья-Флэт» Джона Стейнбека прямое обращение автора к читателям, в котором он пренебрежительно отзывается об общепринятом подходе к художественной литературе и мнении литературных критиков, почти незаметно сменяется голосом повествователя (который существует на другом дискурсивном поле).
1
Здесь и далее ссылки на цитаты из Библии даются по русскому Синодальному переводу.