С. СОЛОЖЕНКИНА,
ученица 10 класса
НЕЗНАКОМКА
Мы вместе ехали в трамвае,
И я, хотя не знал, кто ты.
Но все смотрел, не отрываясь,
На незнакомые черты.
Своей улыбкою простою,
Горячим взглядом карих глаз
Ты показалась вдруг мне тою,
О ком давно мечтал не раз.
…С тех пор не раз, бродя под вечер
При свете желтых фонарей,
Мечтаю о случайной встрече
Я с незнакомкою своей!
ТВОЙ ДЕНЬ
Как прочитанной книги страница,
Перевернут еще один день…
Можешь ты им по праву гордиться,
Или он промелькнул, словно тень?
Знай, что если в тот день ты Отчизне
Все, на что ты способен, не дал, —
Значит, вычеркни день свой из жизни,
Все равно он напрасно пропал!
В книгу жизни впиши, поколенье,
Героически-доблестный труд.
И потомки твои с уваженьем
Эту славную книгу прочтут!
О. ПЛЕБЕЙСКИЙ,
инвалид Отечественной войны
СТАРИННЫЙ ДОМ
(Главы из поэмы)
Здесь ветры суховейные дубили
Тугую кожу множества племен.
Здесь камень стен таранами дробили
И ядрами сжигали ткань знамен.
Как сон, мелькнули ханов вереницы,
Блеск их империй навсегда потух…
…В тени полуразрушенной гробницы
Дворняжка отбивается от мух.
Вдали мерцают сонными листами
Вдоль глинобитных улиц тополя.
Пропахла пылью, медом и цветами
До боли раскаленная земля.
Грузовики бензином дышат жарко,
Хлопочет вентилятор в чайхане,
Как птицы, реют стрельчатые арки,
И башни спят в полуденном огне.
Не умолкает вечный гул базаров,
Поет сурнай, рокочет барабан.
Тюки пахучих редкостных товаров
Торжественно проносит караван.
Степной верблюд — и трактор по соседству,
Студентка — и старуха в парандже —
Таким я помню синий город детства,
Где двадцать лет я не бывал уже.
Я был наказан, помнится, за то,
Что выпустил синицу на уроке,
И не спасет теперь меня никто,
Теперь припомнят все мои пороки.
Теперь пойдет! Решенье педсовета,
Потом отец…
Отец, повремени!..
Он в детскую вошел из кабинета,
Затянутый в хрустящие ремни,
И процедил насмешливо и строго:
«Хорош, хорош!» — И прямо в сердце мне:
«От школы — вот до этого порога!
На месяц! Поскучай наедине!»
С отцом, увы, не очень-то поспоришь.
Не крикнет и не вышвырнет во двор,
А бровь слегка надломится всего лишь,
И станет ясно: кончен разговор.
Ведь он герой! Недаром конь связного
Вдруг оборвет за дверью гром копыт.
Отец простится наскоро. И снова
Весь месяц мать вздыхает и не спит.
И у моих товарищей недаром
Глаза сияют в тысячу свечей.
Когда за медным шумным самоваром
Рассказывает он про басмачей:
«Главарь Керим орудовал в районе
И не давался в руки никому.
Ущелья, глушь, выносливые кони,
Сам не дурак. Вот и везло ему.
Мы по горам за ним, бывало, скачем,
А он как раз торопится в тростник.
И в довершенье к нашим неудачам
Сбежал Мамедов, лучший проводник.
Да! Приходилось, помнится, не сладко.
Керим, наглея, делал, что хотел.
И вот однажды вечером в палатку
С мешком под мышкой проводник влетел.
(Его втолкнули два красноармейца).
Он замотал сердито головой:
«…Я не бежал! Пожалуйста, не смейся
Над самый лучший друг — товарищ твой.
Я? Дезертир? Не слышал это званье.
Дехканин слеп. Не знает ничего.
Какой заданье? Сердце дал заданье —
Курбан Мамедов выполнил его.
Керим — наш бай. Работай долго-долго,
А получай, как нищий, — ничего.
За ним осталось очень много долга,
Я получать скорей хотел его.
Ушел к басмач. От вашей бегал пули,
Скрывался с ними в зарослях, как волк.
В хороший час, когда они уснули,
Я получил с Керима старый долг.
Пожалуйста».
Спокойно и угрюмо
Он сел, шепча туркменские слова,
И выкатилась на пол из курджума
Бандитская седая голова.
Вот так-то вот».
Отец улыбку спрятал,
Глоток из чашки медленно отпил:
«А вдумайтесь-ка: правильно, ребята,
Наш проводник Мамедов поступил?»