Жестокий бой в степи у полустанка.
(Он, этот бой, ничем не знаменит.)
Трещат винтовки, ухает берданка,
И водокачки крошится гранит.
То легким треугольником над кручей,
То, вытянувшись в струнку, над травой
Несется конь.
И бледный подпоручик
Уже занес клинок над головой.
Смешалось все: буденовки, папахи,
Оскалясь, кони взмыли на дыбы,
И только сабель яростные взмахи
Да к потным лбам прилипшие чубы.
Сквозь зубы выдох: «Ваш-ше благородье?!»
И дедушка мой, красный командир,
Схватив коня за скользкие поводья,
Стреляет в раззолоченный мундир.
И снова путь-дорога боевая.
Во сне скачи и наяву скачи.
В скрипучих седлах, щеки раздувая,
Трубили и трубили трубачи.
Сто тысяч пуль, свистя, неслось над сердцем.
Сто тысяч лезвий шло со всех сторон,
И дед попался в плен белогвардейцам
И был к стене штыками пригвожден.
В глухую ночь, расстрелянный в Сибири,
Он спит среди неведомых лесов.
Уже до полу дотянулись гири
Огромных, неприкаянных часов.
Открылась дверь. На свет метнулась мошка,
И тихо мать к постели подошла
(Красивая, уставшая немножко,
Она хорошим другом мне была).
Вот руки опустились у подушек,
Зажглась улыбка в ласковых глазах.
— А я не сплю.
— Не спишь? Но почему же?
— Мечтаю все. О бухтах, о лесах…
— Ну что ж, расти, мечтай, —
сказала мать.
— Ты будешь счастлив, мальчик мой… — (А впрочем,
Мы детям только светлое пророчим.)
Уж скоро полночь. Детям надо спать.
На долю ей досталось ожиданье.
Не день, не год отца она ждала.
Писала письма, затаив рыданье,
И засыпала утром у стола.
Да! Счастье ей с большим далось трудом.
И вот уснул большой старинный дом.
За домом сад. Здесь тридцать дней подряд
Мне тосковать, выстругивая сабли,
Сбивать в сердцах янтарный виноград
И абрикосов золотые капли,
Водить в огонь мятежников-сипаев,
Героям в дружбе клясться до конца.
Но ни Ермак, ни Разин, ни Чапаев
Не заглушат обиду на отца.
Ну что ж, раз он… бери метлу смелее…
Раз он такой… Ну что же… я могу…
Я подмету заглохшие аллеи
И ароматный мусор подожгу.
Отец вернется, ничего не спросит,
Прочтет статьи про Лондон, про Сидней,
Заглянет в сад, прищурится и сбросит
С домашнего ареста десять дней.
Отец, отец! Бесчисленные беды,
Ущелья и пустыни он прошел.
Но я напрасно ждал его к обеду
Он никогда обратно не пришел.
Его настигла пуля на границе,
Он, покачнувшись, выпал из седла.
Остались писем желтые страницы
И боевые трудные дела.