Бывает и так. Конструкция разработана, чертежи уже на заводе, ничего не изменили ни смежники, ни свои проектанты, но конструктору самому пришло в голову более изящное и оригинальное решение. И судить его строго не стоит — ведь не всегда же самое лучшее обязательно приходит в голову первым! А тут вдруг человек увидел, что нечто хорошее можно сделать еще лучше, заболел этим конструктор! Факт сам по себе положительный, заслуживающий одобрения и поддержки, но всегда ли в таких случаях надо идти на переделки? Не всегда! У Сергея Павловича была в ходу присказка: «Лучшее враг хорошего!» И действительно, как показал многолетний опыт, надо точно знать тот рубеж в разработке конструкции, после которого внесение изменений, пусть полезных, но не принципиальных изменений, недопустимо.
Вот почему наступает день, когда по конструкторскому бюро издается распоряжение, запрещающее выпускать «Извещения на изменения». Каждый случай внесения поправок после этого распоряжения рассматривается обязательно заместителями Сергея Павловича или лично им самим.
Но вот чертежи обросли металлом. Наступает время испытаний.
…В корпусе кабины, как теперь всем известно, два автоматически открывающихся люка: это круглые отверстия диаметром около метра, закрывающиеся выпуклыми крышками. Один из них (получивший чертежное обозначение «Люк № 1») предназначался для установки и катапультирования капсулы, а на следующих кораблях — для входа, выхода или катапультирования космонавта. Крышка «Люка № 2», такого же по форме и размеру, должна была тянуть за собой вытяжной парашют — первый в трехкаскадной парашютной системе. На последнем — основном — куполе этого парашюта площадью около 650 квадратных метров кабина должна была опускаться на Землю.
Итак, два люка. Крышки этих люков, помимо обеспечения полной герметичности, должны были «уметь» почти мгновенно отбрасываться по специальному электросигналу. Конструкторам пришлось много поработать и над замками крышек, и над устройствами для их отброса. Все понимали, какая ответственность ложилась на эти узлы. Представьте, полет заканчивается, прошло торможение, и кабина начинает по рассчитанному пути падать на Землю. Высота 20 километров, затем 15, 10… Скорость — несколько сот метров в секунду. Наконец сигнал на открытие парашютного люка, а механизм отказал, крышка не отбросилась. Катастрофа! Не подхваченная куполом парашюта кабина врежется в Землю. Поэтому для испытаний была создана специальная экспериментальная установка, имитирующая часть кабины с люком и со всеми пневматическими и пиротехническими устройствами, замками, толкателями.
Программой испытаний предусматривалось произвести сто открытий. Сто — ни больше и ни меньше! И каждый раз с проверкой герметичности.
В один из дней испытания начались. В пролете цеха на наклонной подставке собрали все необходимое для «экзамена». От самого обреза люка и на удаление 12–15 метров над полом растянута прочная сетка, а сбоку стоят осветительные лампы, киноаппараты и самописцы для тщательной регистрации процессов. Все готово.
— Внимание! Отброс!
Глухой удар толкателей, и крышка, словно она и не весит 100 килограммов, срывается с люка и, несколько раз перевернувшись на сетке, замирает у противоположной стены пролета. Специалисты внимательно осматривают узлы. Кажется, все в порядке. Механики начинают готовить установку к следующему отбросу. Проверена герметичность. Все готово.
— Внимание! Отброс!
И так сто раз; при разных давлениях, при разных температурах. Вначале «Люк № 1», потом «Люк № 2».
А через несколько недель…
Самолет широкими кругами набирает высоту. Он кажется уже маленьким серебристым крестиком. Белый инверсионный шлейф помогает глазу не потерять его в голубизне чистого неба. По рации с самолетом поддерживается связь. Экипаж его знает, что под фюзеляжем укреплен спускаемый аппарат, и если с высоты 10–11 километров его сбросить, то, как показывают расчеты, при свободном падении на высоте 7–8 километров он наберет скорость, близкую к той, какую имел бы он на этой же высоте при возвращении из космического пространства. А это значит, что созданы условия, близкие к реальным, и можно испытывать всю систему приземления: отброс «Люка № 1», катапультирование капсулы с животными, отброс «Люка № 2» и ввод парашютной системы кабины.
Самолет выходит в заданную зону. Сброс. В окуляр кинотеодолита видна точка, оторвавшаяся от самолета и стремительно несущаяся к земле. Сейчас, вот-вот сейчас от шара, раскрашенного черными и белыми квадратами, отделится комочек и тут же расцветет оранжевым зонтом парашютного купола.
— Катапультирование прошло! — докладывают наблюдатели.
Все внимание теперь обращено на стремительно падающий шар. Подведет или не подведет «Люк № 2»? Не должен подвести! Ведь не раз все это проделывалось на земле, в цехе завода! Через мгновение громадный шатер, раскрывшись с характерным хлопком, подхватывает падающий шар и, опираясь на тугой воздух, плавно опускает его к земле.
Первое испытание прошло нормально. Все системы сработали так, как было задумано. Так же удачно прошло второе испытание, затем третье, четвертое…
По многу раз, очень тщательно и в условиях, максимально приближенных к тем, в каких будет происходить действительный полет корабля, все отрабатывалось и проверялось. Вот еще один эпизод.
При разработке системы энергопитания было решено собрать дополнительные сведения о работе в космосе солнечных батарей — полупроводниковых пластин, преобразующих лучистую энергию Солнца в электрическую. Впервые они были опробованы еще на третьем спутнике Земли в 1958 году. На его корпусе укрепили шесть небольших панелей с наклеенными на них пластиночками кремния, и эти батареи почти два года обеспечивали радиопередатчик «Маяк» необходимой электроэнергией. Сам спутник за это время налетал более 448 миллионов километров, совершив свыше 10 тысяч оборотов вокруг земного шара.
Однако панели, установленные неподвижно в шести различных точках спутника, не могли быть использованы с максимальной эффективностью — ведь работала только та панель, которая «смотрела» на Солнце, а остальные в это же время, ничуть не устав, «отдыхали». Понятно, конструкторы задумались над тем, как более продуктивно использовать наше светило.
Прежде всего нужно сделать так, чтобы весь космический аппарат с неподвижными солнечными батареями «смотрел» в полете в сторону Солнца. Если же этого добиться нельзя, тогда сами батареи должны быть подвижными и «догонять» Солнце.
Поскольку постоянная ориентация «Востока» не предусматривалась, было решено экспериментально проверить самоориентирующиеся солнечные батареи. Сами батареи были изготовлены в смежной организации, а вот автомат слежения за Солнцем предстояло создать нашим конструкторам.
В отделе Льва Борисовича Вальчицкого были разработаны чертежи электрических приводов-механизмов, которым полагалось поворачивать батареи, а в лаборатории электроавтоматики Виктор Петрович Кузнецов со своими товарищами «сочинили» электрические приборы. Золотые руки заводских механиков и монтажников изготовили и собрали все устройство, которое назвали «Луч».
Однажды, сняв телефонную трубку, я услышал голос Виктора Петровича.
— Здравствуй, ведущий! Что-то ты совсем нас забыл, зазнался!
— Хорошо, хорошо, не ругайся. Как-нибудь забегу обязательно.
— Дело, конечно, твое, но если сейчас не придешь, то многое потеряешь.
— Это почему же?
— Мы «Луч» собрали. Сейчас включать будем. Так что если хочешь своими глазами видеть двенадцатое чудо света, то приходи, так уж и быть — десять минут ждем. И не опаздывай! Борис Ефимович тоже хотел прийти посмотреть.
— Постой, постой! Почему это «двенадцатое»?
— Мы так решили. После египетских пирамид, висячих садов Вавилона, храма в Эфесе, статуи Зевса, гробницы Мавзола, колосса Родосского да маяка Фаросского, то есть всем известных семи чудес света, восьмое мы решили пропустить, как понятие нарицательное. Девятое и десятое были созданы нами в прошлом месяце. Одиннадцатое — это невеста нашего Сережи Павлова, а вот двенадцатое — «Луч»!